Морок - Михаил Щукин

– Ты их не слушай, – густым тягучим басом заговорил Леха Набоков, не разводя сдвинутых над переносицей мохнатых черных бровей, сейчас серых от пыли, – супчику лучше похлебай, пока они назубоскалятся.

Поднялся, нашел чистую миску, сам налил супу и поставил перед Андреем.

Отказываться Андрей не стал. Пока он управлялся с супом, Иван Иванович закончил подсчеты, закрыл тетрадь и объявил:

– Сработали мы, мужики, кажется, не хреново.

Андрей отложил ложку и достал блокнот. На вопросы ребята и сам Самошкин отвечали подробно, толково. Больше уже никто не шутил. Андрей добросовестно записывал цифры, а сам думал, как он опишет зеленую лужайку, людей, обедающих на ней, как у них после напряженной работы еще не отошли, дрожат руки и масляные капли супа выплескиваются из ложек. Напишет, что у могучего увальня Лехи Набокова родилась дочь, а шустрый и острый на язык Серега Востриков, сменив трех сеяльщиков, почти сутки не слезал с трактора…

– Андрей, ты напиши, что шеф у нас машину наконец купил, – сообщил Серега. – Два года продавали.

– Купил, – смутился Иван Иваныч, поглаживая на подбородке седоватую щетину. – Помогло, видать, письмо.

– Слушай, Андрей, ты растолкуй мне, бедному крестьянину, что у нас стало твориться, – продолжал Серега Востриков. – Вот наш шеф. Тридцать лет землю пашет. Машину эту, можно сказать, горбом заработал. А в прошлом году была у нас тут дикая бригада, мужик у них пробивной такой, Кирпичом зовут.

– Нынче опять приехали, – угрюмо вставил Леха.

– Уже? Прилетели грачи! – оживился Серега. – Ну так вот. Работать они, правда, могут. Это не отнимешь. Но ведь и деньги какие им платят! Но я не про то. Уехал Кирпич отсюда на новеньких «жигулях». Почему? Да потому, что с Авдотьиным они «вась-вась», а Авдотьин – лучший друг Козырина. Одному, выходит, сразу продают, второго два года обещаньями кормили. А?

Андрей не успел ответить, да он и не знал, что отвечать. Но тут молодой сеяльщик достал из кармана сложенную в пакетик крутояровскую районку, развернул и стал читать:

Андрей знал, что заметку писал Травников, да он бы по стилю узнал, кто писал. Это было любимое занятие Травникова – ходить в суд, смотреть дела и писать нравоучительные заметки, к которым ни одна живая душа не смогла бы придраться – все верно, все железно, сто раз обкатано. Даже в этом он был осторожен и расчетлив.

– «Один оставил себе, – продолжал читать сеяльщик, – а два продал своей соседке, гражданке П. И. Петровой. На вырученные деньги он два дня пьянствовал и не выходил на работу. Но скрыться от правосудия расхитителю не удалось. Народным судом Б. Н. Невзоров приговорен к году лишения свободы».

Прочитав, сеяльщик аккуратно сложил газету и постучал ею по колену.

– Три мешка – год. А я недавно в райцентре был, посмотрел козыринский дворец. Сколько туда тыщ вбухано – кто считал? И ничего. Человек при должности и при почете. Так и с машиной. Одним нельзя, а другим, выходит, льзя. Ну, что ты на это скажешь, пресса?

Андрей молчал, собираясь с мыслями. «Опять Козырин!» Заговорил, боясь ошибиться, медленно, с расстановкой:

– Легче всего, конечно, отмахнуться от таких фактов. Но они есть и сами по себе никуда не денутся. Значит, надо бороться. Нравственные нормы у нас еще никто не пересматривал.

– А как, как бороться?

– Для начала – самому быть честным. Чтобы иметь право сказать правду.

– Ну вот ты ему и скажи через газету! – не унимался Серега.

– Что вы к парню привязались?! – вскипел Иван Иванович. – То да потому! Он что вам, руководитель района? Да и обед давно кончился – развели тут лясы. Подымайся!

В эти дни, наполненные счастьем, Андрей не думал о Козырине, тот просто ушел из его мыслей. Но ушел ненадолго и сейчас возвращается, внося в душу раздор и смуту.

– Все, все, мужики, по местам, – поторапливал Иван Иванович.

Ребята поднимались и расходились к тракторам. Взвыли моторы, оглушая своими голосами чернеющие поля и ближние зеленые колки. Тракторы один за другим выползали на поле, начинали чертить сеялками широкие темные следы.

Леха и кудрявый сеяльщик оставались возле своего агрегата.

– А вы что стоите? – спросил Андрей.

– Да напарник в деревню уехал. Сынишка у него заболел.

– Давай я заменю.

– А сможешь? Да и пылища такая…

– Не велик пан, перебьюсь. Пошел!

Андрей заскочил на подножку сеялки. Леха неторопливо поднялся в кабину «Кировца». Стальная махина дрогнула и потянула за собой красную гряду сеялок. Над ними сразу же повисло густое облако серой пыли. Высокие колеса трактора размеренно, без сбоев, катились по пашне, успевшей подсохнуть после недавнего дождя. Серая пыль забивала нос, лезла в глаза, скрипела на зубах. Она была такой густой и плотной, что даже затрудняла дыхание. Андрей не в первый раз стоял на сеялке и теперь радовался, когда его кудрявый напарник, убедившись, что рядом не новичок, перестал то и дело поворачивать голову и коситься недоверчивым взглядом. «Мы тоже кое-что могём, братец!» – не без гордости подумал Андрей.

У кромки поля «Кировец» повернул. Легкий ветерок дул теперь сбоку и сносил пыльную тучу на ярко-зеленый березовый колок. Дышать стало легче. Сзади, когда Андрей изредка оглядывался, виден был широкий след на пашне, след на земле, в которой уже лежали семена. Пройдет немного времени, они вымахнут зелеными ростками, ростки выпрямятся, окрепнут, и в августе на черном и пустом сейчас поле будут ходить каленые волны пшеницы. А по ночам, когда они замрут, в небе над ними беззвучно и ярко станут вспыхивать и гаснуть, как искры на ветру, ослепительные зарницы.

Мысли складывались просто, сами по себе, и Андрей уже знал, что потом, так же просто, они сами лягут на бумагу.

Под вечер, когда засеяли поле и он, умывшись, выколотив из пиджака и из брюк пыль, собирался уехать на погрузчике в Полевское, Серега неожиданно сказал:

– Ты уж, Андрюха, извини, что в обед на тебя навалились. Зло берет… ну и… Приезжай еще, парень ты свой…

«Это мне надо извиняться», – невесело подумал про себя Андрей, но вслух ничего не сказал. Крепко пожал ребятам руки и бегом побежал к погрузчику.

Через два дня после поездки в Полевское Андрею пришлось ехать в Петровский совхоз. Отправлялся он туда вместе с Воронихиным – об этом договорился Савватеев. Петровцы за последнюю пятидневку заняли в районе первое место и через день-два должны были отсеяться. Воронихин хотел лично поздравить механизаторов, а Андрей, как всегда, должен был дать на первую полосу снимок и репортаж.

В десять часов утра он уже сидел в коридоре райкома. Первый запаздывал, видно, его задерживали в кабинете какие-то неотложные дела. Вышла секретарша из приемной и попросила извинить за задержку.