Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - Сергей Цветков

Впрочем, исследователи отмечают, что «сведения саги об этом «Виссавальде» не слишком подходят к Всеволоду Владимировичу». К тому же «Сага об Олаве Трюггвасоне» путает вехи жизни даже своего главного героя и до неузнаваемости искажает реальные факты русской истории, относящиеся ко времени пребывания Олава в «Гардах» (мы наблюдали это на примере мнимого участия Олава в крещении Владимира), а потому положиться на ее показания вряд ли возможно.

Итак, из десяти—тринадцати сыновей, которыми предание окружает Владимира, только семь могут быть безоговорочно признаны действительно существовавшими людьми. Это — Изяслав, Святополк, Ярослав, Мстислав, Судислав, Борис и Глеб.

Что нам известно о них? К сожалению, тоже очень немногое. Например, все сведения о жизни Изяслава исчерпываются легендой о том, как благодаря его вмешательству Рогнеда избежала смерти от руки Владимира. Тем не менее Изяслав — безусловно лицо историческое. Об этом свидетельствует хроникальная запись в Повести временных лет под 1001 г.: «Преставися Изяслав, сын Володимеров», а также несколько последующих заметок, отводящих Изяславу четко фиксированное место в родословной полоцких князей, его прямых потомков. Так, под 1003 г. читаем: «Преставися Всеслав, сын Изяславль, внук Володимерь». О другом его сыне под 1021 г. сообщается: «Приде Брячислав, сын Изяславль, внук Володимерь, на Новгород…»; та же генеалогическая формула повторена под 1044 г.: «В се же лето умре Брячислав, сын Изяславль, внук Володимерь…»

Непроницаемым туманом окутана и биография Судислава. Лишь датированные 1034, 1059 и 1063 гг. летописные статьи, достоверность которых вне сомнений, бросают скупой свет на последние три десятилетия его жизни, проведенные им в тюрьме и монастыре.

О Мстиславе известно, что он был младше Ярослава (летописная статья под 1024 г.). В Любецком синодике он записан под крещальным именем Константин. Кроме того, в словесном портрете Мстислава под 1036 г. среди характерных черт его облика летописец отметил «великие очи». Если это знаменитые «восточные глаза», всегда восхищавшие европейцев, то тогда, возможно, матерью его была уроженка Северного Кавказа.

Но был ли Владимир его отцом? Вопрос не праздный ввиду: 1) отсутствия каких-либо иных данных на этот счет, кроме легендарных росписей сыновей Владимира; 2) пришествия Мстислава на Русь из Тмуторокани и 3) упорного нежелания киевлян видеть его своим князем. Повесть временных лет объясняет «тмутороканское» происхождение Мстислава тем, что Владимир будто бы посадил его на тмутороканский стол в 988 г. при разделе городов между сыновьями. Но это не соответствует действительности, так как правителем «русской» Таврики был Владимиров брат Сфенг, который, согласно известию Скилицы-Кедрина, пережил Владимира по крайней мере на год. Самый естественный путь, каким Мстислав мог занять тмутороканский стол, заключался в том, чтобы унаследовать его от Сфенга. Отсюда очень может быть, что на самом деле Мстислав приходился Владимиру племянником по мужской линии, будучи сыном Сфенга.

Немногим лучше обстоит дело со Святополком и Ярославом — двумя непримиримыми антагонистами громких событий 1016—1019 гг. Главными героями летописного повествования, а также заметными действующими лицами хроники Титмара они становятся только к концу жизни Владимира; до того в их биографиях царит полнейшая неопределенность.

Происхождению Святополка древнерусские книжники уделили повышенное внимание, которое, однако, нимало не прояснив сути дела, лишь способствовало нагромождению противоречий. Так, «Сказание о Борисе и Глебе» сообщает о матери Святополка следующее: «Сего [Святополка] мати преже бе черницею, грекыни сущи, и поял ее бе Ярополк, брат Володимирь, и ростриг ее красоты деля лица ея… Володимир же поганый еще [будучи еще язычником] убив Ярополка и поят жену его непраздьну сущу, от нея же роди ся сии оканьныи Святополк, и бысть от двою отцю и брату сущу, тем же и не любляаше его Володимир».

Здесь утверждается, во-первых, что матерью Святополка была расстриженная грекиня-черница (каким образом она попала в Киев, не поясняется) и, во-вторых, что Владимир не был родным отцом Святополка. Цель этих генеалогических разысканий вполне очевидна — убедить читателя в прирожденном «окаянстве» убийцы святых братьев-мучеников, проведя параллель с известным библейским персонажем — Авимелехом, незаконнорожденным сыном судьи израильского Гедеона, истребившем 70 своих братьев: «сей же Святополк, новый Авимелех, иже ся бе родил от прелюбодеянья, иже изби братью свою, сыны Гедеоны; тако и сей [то есть Святополк] бысть».

Повесть временных лет (Ипатьевский список), разделяя со «Сказанием» саму идею предопределенности Святополковых злодеяний, вместе с тем толкует ее по-своему: «у Ярополка жена грекини бе, и бяше была черницею, юже бе привел отец его Святослав и вда ю за Ярополка, красы деля лица ея» (под 977 г.); «Владимир же залеже жену братню грекиню, и бе не праздна, от нея же роди Святополка. От греховнаго бо корене злой плод бываеть, понеже была бе мати его черницею, а второе, Володимир залеже ю не по браку; прелюбодейчищь бысть убо, темьже и отец его не любяше, бе бо от двою отцю, от Ярополка и от Володимира» (под 980 г.).

Разночтения со «Сказанием» весьма значительны: одни подробности появляются (оказывается, грекиню привел Ярополку из Византии его отец, Святослав), другие исчезают (о «поятии» и расстрижении грекини Ярополком). Но наиболее важны два момента. Возвещая, как и «Сказание», о рождении Святополка «от двою отцю», Повесть временных лет в то же время фактически дезавуирует это известие тем, что сообщает о «непраздности» грекини уже после того, как Владимир «залеже» ее (правда, туг все еще возможно двоякое толкование — то ли она зачала от Владимира, то ли все-таки была беременна от Ярополка), а затем и прямо удостоверяет отцовство Владимира фразой, что именно он «роди» Святополка (грамматическая форма, употребленная в «Сказании» — «от нея же роди ся сии оканьныи Святополк», — наоборот, тщательно отстраняет Владимира от участия в его рождении: не Владимир «роди» Святополка, а тот как бы сам «роди ся» от грекини). Греховность же происхождения Святополка летописец видит в монашеском чине его матери и в том, что Владимир сожительствовал с грекиней незаконным образом, то есть сделал ее своей наложницей, тогда как для автора «Сказания» корень зла заключается исключительно в рождении Святополка от двух отцов, которые к тому же приходились друг другу еще и братьями.

Переяславско-Суздальская летопись (XIII в.), следуя в основном тексту «Сказания», дополнила его сообщением Повести временных лет о том, что грекиня прибыла на Русь в качестве военной добычи, и собственным уточнением о времени ее пострижения в монахини: «Сего [Святополка] мати прежде бе черница, пленена в Цариграде, грекини сущи, и бе красна, и поя ее Ярополк, брат Владимиров; по мужней же смерти паки пострижеся. Владимир же растриг ее красоты деля ея».

Поздняя письменная фиксация, тенденциозность, морализаторство, смещение акцентов, разнобой в важных и второстепенных сведениях (вот еще мелкая, но характерная деталь: виновниками расстрижения несчастной черницы «красоты деля лица ея» оказались последовательно Святослав, Ярополк и Владимир), а также внутренние неувязки (Ярополк получает грекиню в жены после византийского похода Святослава, то есть в 970/971 г., а «непраздной» она становится только десять лет спустя, в 980 г.) — все эти особенности летописно-житийной разработки сюжета о рождении Святополка делают его типичным образцом литературного мифотворчества. В действительности русские писатели конца XI — начала XII в. уже не располагали почти никакими достоверными данными о Святополке, о чем между прочим свидетельствует отсутствие в Повести временных лет и «Сказании» таких капитальных фактов его биографии, как женитьба на дочери Болеслава I и достаточно длительное тюремное заточение, хотя в свое время о том и другом были прекрасно осведомлены даже в Германии (хроника Титмара). Исключение составляет лишь утверждение, что «отец его не любяше», но подлинная причина раздора между ними — участие Святополка в заговоре против Владимира — также оказалась закрыта для древнерусских книжников завесой времени.