Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

“Не сдаваться!”

Надо продолжать обходы телеграфной линии, но этот неистовый председатель коммуны запретил ему ходить по грузинской земле.

Тут Хьюз заметил стадо ослов, которых гнал погонщик.

Погонщик был удивлен, увидев человека на кровати у телеграфного столба под незнакомым флагом.

Хьюз отдал несколько своих вещей, приобрел осла-трехлетку.

Назвал его “мой Пятница”.

Хьюз чувствовал себя Робинзоном Крузо на необитаемом острове с той разницей, что Робинзона окружал океан, а его остров находился среди суши.

Ночи были теплые, звездные. Он смотрел на яркие хвосты метеоритов, сгорающих так близко над головой, что, казалось, протяни руку – и пришельцы далеких галактик, пролетевшие миллиарды километров, упадут на его ладони.

Просыпался он от жужжания диких пчел.

Белесый утренний туман обволакивал кровать, было зябко. Хьюз лежал и ждал, когда солнечные лучи растопят густое молоко тумана, темное фырчащее пятно превратится в осла, пасущегося на территории Грузии.

Однажды, урча и щелкая клыками, из тумана выплыл дикий кабан, обалдело посмотрел на Кристофера маленькими зелеными глазками, крайне удивился джентльмену, под пледом дымящему сигарой. Кабан показал два желтых бивня и растворился в белом молоке.

К полудню от тумана оставались маленькие осколки.

Хьюз взбирался на Пятницу, совершал служебные объезды, затем спускался в деревню за покупками.

– Что это значит? – спросил Нестор Квирикадзе, столкнувшись со всадником на деревенской площади.

– Дорогой Нестор, я подчиняюсь вашим приказам! Вы сказали, чтобы нога моя не ступала по грузинской земле. Как видите, ноги осла, а не мои (мои болтаются в воздухе) ходят по вашей земле. Приказ есть приказ!

Всадник вежливо поклонился и проехал мимо Нестора, который позволил себе рассмеяться только после того, как осел и восседавший на нем Кристофер покинули площадь.

Кристофер в деревне покупал продукты, не слезая со спины верного Пятницы. Загрузившись, уезжал в свою Англию.

Начались дожди. Хьюз соорудил над кроватью навес. Потом дожди прекратились.

Прошла неделя, вторая, кончался месяц его робинзонады. Хьюз стал сознавать нелепость своего положения. Юмор, азарт, молчаливый спор с Нестором “Кто кого? Кто упрямее? Кто выдержит условия игры до конца? Кто кому докажет свой принцип?” – всё, на чем строилась его робинзонада, начинало терять смысл.

Нестор вроде и забыл об англичанине или считал, что с уходом его из деревни всё стало на свои места. “Побудет-побудет этот чудак у телеграфного столба и уедет, исчезнет”.

* * *

1922 год. 18 сентября. 8 часов утра. Туман.

В этот день, этот час раздался выстрел.

Громкое эхо прокатилось по лиойским холмам.

Вылетел черный дрозд, потревоженный выстрелом.

Улитка ползла по телеграфному столбу. Она была расплющена и превращена в мокрое месиво охладевшим свинцом, окончившим свой смертельный полет в древесине столба.

У телеграфного столба спал, накрывшись пледом, человек.

Раскаленный свинец прорвал плед, опалил шерсть, ворвался во внутренности спящего, промчался огненной болью от ребер до шейных позвонков.

Слабой, вялой рукой Кристофер Хьюз скинул с лица плед.

В глазах – непонимание случившегося.

Открыл рот то ли в крике, то ли в шепоте…

Зрачки застыли.

1922 год. 18 сентября. 8 часов утра. Туман.

* * *

По каменным плитам скользят зеленые ящерицы. Это деревенское кладбище.

Разрисованные в стиле наивной живописи каменные плиты сообщают миру, живым потомкам, случайным путникам, что собрались лежать здесь лиойские виноградари, пастухи, кутилы, девственницы, старухи, утопленники, больные туберкулезом, музыканты, поэты, бухгалтеры.

Над ними бегают ящерицы.

В день поминовения здесь бьют крашеные яйца, капает воск со свечей.

Вот плита с рисунком телеграфного столба. Мужчина с закрученными вверх усами, на голове шляпа, изображает, видимо, иностранца. Ни усов, ни шляпы Кристофер Хьюз не носил, но каменщик, вырубивший его, так представил себе англичанина. Под каменным рисунком даты рождения и смерти:

Началось всё с того, что недавно мне позвонил доктор Юрий Бузиашвили из кардиологического центра.

– Ираклий, помнишь, ты рассказывал смешную историю про английского телеграфиста, который жил в Грузии, кажется, в деревне Лио…

– Да…

– Очень смешная история. Он объявил английской территорию у столба… Я ее потом пересказывал, большим успехом пользовалась… Никто не верил, что такое случилось в действительности. Он ведь твой родственник?

– Моего деда сестры муж, точнее, возлюбленный.

– Как его фамилия?

– Хьюз.

– Имя?

– Кристофер.

Юрий Бузиашвили громко повторял мои ответы для кого-то, кто слушал его на том конце провода.

– Ираклий, сейчас с тобой будет говорить человек, он приехал из Англии. Фамилия его Хьюз. Хочет тебя видеть…

В телефонной трубке – незнакомый голос с акцентом, типичным для европейца, изучившего русский в лингафонном кабинете.

– Здравствуйте! Моя фамилия Хьюз, имя Филипп…

Вскоре я познакомился с врачом-кардиологом Филиппом Хьюзом, который, как я высчитал, был моим троюродным братом. Его дед – родной брат Кристофера Хьюза. Когда Филипп собирался в научную командировку в Грузию, семейство Хьюзов велело ему разузнать о блудном сыне, исчезнувшем в двадцатых годах на Кавказе. Филипп имел при себе открытки, которые Кристофер присылал из Грузии в Англию, вырезки из газет “Таймс”, “Гардиан”, несколько фотографий самого Кристофера.

Филипп Хьюз собирался съездить на два дня (суббота-воскресенье) в деревню Лио, навести там справки о Кристофере Хьюзе. Сказал об этом своим грузинским коллегам, доктор Бузиашвили познакомил нас.

* * *

Шоссейная дорога. Потом влево. Одолевая один за другим склоны гор, машина взбирается выше и выше.

Осень.

Золотистые початки кукурузы, красное вино, зеленый чайный лист.

Вершится великое чудо: природа вручает свои дары.

Доктор Филипп Хьюз смотрит в окно машины. Он сидит на переднем сиденье, разглядывает проносящиеся пейзажи. Хроникер за рулем.

Этой же дорогой до нас в 1956 году ехал рейсовый автобус, крытый брезентовым тентом. В пятидесятых годах такие автобусы назывались “Союзтранс”.