Капитализм в огне. Как сделать эффективную экономическую систему человечной - Ребекка Хендерсон

Первое свидание у нас было в 1991 году, и тогда я совершенно ничего обо всем этом не знала. Он был просто парнем, с которым меня познакомили. Поскольку мы оба занимались наукой, я поинтересовалась, сколько у него статей. Он замялся и предположил, что около трех сотен. Я сама на тот момент опубликовала приблизительно шесть, так что мне пришлось подавить в себе сильное желание вскочить из-за стола и убежать, но спустя год мы поженились. Ему в то время было сорок четыре. Он обожал бывать на природе — особенно любил пешие походы и сплавы на каяках. Через три года после свадьбы родился наш сын Гарри. Джон не думал, что когда-нибудь женится, не говоря уже о потомстве, и страстно любил сына. Некоторые отцы испытывают по отношению к детям смешанные чувства, но, насколько я могу сказать, у Джона таких не было никогда. Мы каждый пятничный вечер вместе смотрели фильмы. Он подкупал Гарри маленькими фигурками Лего, чтобы заманить его в горы Нью-Гемпшира. Мы всей семьей пекли шоколадное печение и чизкейки, смеялись и просто сидели и бездельничали.

Джон стал президентом Американской астрономической ассоциации и в 2006 году возглавил делегацию на конференции в Праге, где было решено исключить Плутон из списка планет. Гарри при этом присутствовал. В 2009 году муж с коллегами побывал в Риме и встретился с Папой Римским: после сомнительной истории с Галилеем католические иерархи никогда не упускают возможность продемонстрировать поддержку астрономии. Джон исповедовал католицизм и был вне себя от радости, что сможет поговорить с понтификом. В октябре 2010 года мы поехали на мою двадцать пятую годовщину окончания Гарвардской школы бизнеса. Я до сих пор помню ощущение счастья, охватившее меня тем вечером. Я только что перевелась из Массачусетского технологического института в Гарвард и была невероятно этому рада. Наш сын пошел в старшую школу и у него все получалось. Меня переполняла любовь. «Вот и все, — думала я в тот момент. — Ради этого мы оба много лет столько трудились». Мне казалось, мы научились жить.

Пять дней спустя, за три недели до моего пятидесятилетия, я вернулась из командировки. Войдя в дом, я увидела Джона, лежащего на полу. Мне показалось, что он играет с кошками, но он не шевелился. Тогда я позвонила в службу спасения и начала кричать, чтобы они срочно, прислали скорую, чтобы они привели Джона в себя, разбудили его, сделали что-нибудь… Потом мы оказались в больнице — после кошмарной поездки, более сюрреалистичной, чем любой сон. К тому времени Джон был мертв. Я держала его за руку. Через три дня состоялись похороны. Гарри было всего четырнадцать лет.

Потеря Джона стала для меня одним из самых тяжелых испытаний. Обычная жизнь казалась мне предательством. Как можно ходить за продуктами, если нет Джона? Теплый, тесный семейный круг разомкнулся. Я чувствовала себя так, как будто из прекрасного дома, полного родных и близких, переехала жить в палатку на равнине, где непрерывно идет дождь. На меня накатывали волны горя. Как минимум год я рыдала почти каждый день и завидовала тем, у кого есть спутник жизни, у кого цела семья.

И все же я училась. Я поняла, что уделяла мужу слишком мало внимания. Со мной решил разделить свою жизнь страстный, веселый и добрый человек, а я тратила время на переживания о том, вынесет ли он мусор. Я не дорожила каждым моментом рядом с ним, а теперь cмех и любовь ушли навсегда. Еще я поняла, что люди гораздо более заботливые и любящие, чем мне казалось. Даже те, кого я едва знала, ехали на другой конец города, чтобы угостить меня лазаньей в моменты, когда я едва могла говорить. У меня было ощущение, будто земля подо мной разверзлась, но тысячи рук протянулись, чтобы меня поймать.

Я узнала, что постоянно происходят гораздо более страшные события. Одна моя знакомая — мать школьного товарища Гарри — через пару недель после похорон остановила меня на парковке и выразила соболезнования. Потом она сказала, что уходит от мужа: он ее бил пятнадцать с лишним лет. Коллега рассказал мне, что в шесть лет остался без отца. Другой коллега потерял ребенка.

Я поняла, что трагедия — не в смерти. Трагедия в неспособности жить. Умирают все, но не все живут. Джон окунулся в жизнь с головой. Однажды он полетел в Калифорнию, чтобы попытаться убедить школьный класс выбрать больше научных предметов. В другой раз он за неделю до Рождества отправился в Мексику, чтобы помочь одному магистранту закончить дипломную работу. В мире, где многие заняты бессмысленным накопительством, Джон щедро делился данными (и своим временем) со всеми, кто этого просил. Он пылко любил сына. Гарри не забыл об этом и часто повторяет, что у многих его друзей не было отца в таком полном смысле этого слова. Он занимался наукой мирового уровня, но никогда не устраивал шумиху вокруг себя и своих достижений. Он глубоко ценил красоту мира, был готов идти куда угодно и сделать что угодно, особенно если для этого надо было тащить в гору двадцать килограммов под проливным дождем. Несколько мне известно, деньги и статус никогда его не заботили. Он хотел заниматься качественной наукой, помогать своим студентам — и вообще каждому, кто нуждался в помощи, — обожал природу и свою семью. Он был готов делиться, был готов к самопожертвованию. За день до похорон я увидела Джона, до сих пор не знаю, во сне или наяву. Он шел к далеким горам, потом оглянулся, посмотрел на меня и улыбнулся. «Ищи меня в деревьях и дожде», — сказал он, и направился к горизонту.

Когда люди спрашивают, что помогает мне идти по жизни, я отвечаю, что я буддистка. Эта религия говорит, что есть хорошая и плохая новость. Хорошая заключается в том, что мы не умрем. Плохая — мы не умрем, потому что мы не существуем. Я верю — можете считать это метафизикой, хотя я верю в это как в физический факт, — что мы не «реальны» в том смысле, как нам кажется. Мы — сгустки крохотных частиц, которые временно упорядочены вихрями энергии. Мы воспринимаем себя как что-то отдельное и думаем, что существуем. Однако мы — песни, которые поет Вселенная. Песни величественные, но не бесконечные. Нам остается только попытаться спеть свою песню как можно лучше.

Истоки наших текущих сложностей — в страхе и в обособленности. Мы боимся, что нам всегда будет чего-то не хватать. Мы боимся изоляции и одиночества. Но все по-другому. Не могу вам обещать, что попытка решить великие проблемы нашего времени сделает вас богатым или знаменитым, хотя это не исключено. Однако будьте уверены, что на этом пути у вас будут чудесные попутчики, что вас ждет больше надежды и больше отчаяния, чем вы можете предположить, и что в конце концов вы умрете с чувством, что прожили жизнь во всей ее полноте.

Генри Дэвиду Торо приписывают фразу: «Большинство людей живет в тихом отчаянии, и уносит в могилу свою песню». Но в вашем случае это не обязательно. Правда.

Я писала эту книгу более десяти лет и должна выразить признательность очень многим. Джон Стерман из Массачусетского технологического института первым убедил меня, что бизнес может изменить мир. Боб Гиббонс заставил меня всерьез задуматься о том, что приводит организации в движение, а Нельсон Репеннинг показал, что весь смысл в выборе. В Гарвардской школе бизнеса Картик Раманн и Клейтон Роуз, мои невероятно умные партнеры, сформулировали ключевые идеи, из которых родилась книга «Капитализм в огне».