Гражданская война. Миссия России - Дмитрий Абрамов

«Да, вероятно, тут и родились у великого поэта первые строки его „Бахчисарайского фонтана“, – подумал Николай. – Нет, не тут, там был „Фонтан слез“», – вспомнил он.

Он спросил у одного из смотрителей музея, где находится описанный в поэме памятник и, пройдя через здание «Дивана», вышел направо, во внутренний дворик. Рядом было здание гарема. Белая мраморная плита с каскадом золотых чашек, выступов и красными, как свежие рубцы после сабельных или ножевых ударов, арабскими надписями удивила его. Вода в фонтане иссякла. Туроверов не ожидал, но что-то зацепило сердце. Неподалеку располагался бюст великого поэта.

«Беломраморный фонтан, фонтан слез – что-то холодное, неотвратимое и неумолимое, как наша судьба после окончательного выбора человека», – пришло ему.

Вновь оставив печальные мысли, Николай вышел из музея, отвязал коня, сел в седло и поехал вверх по дороге. Главной его целью был Успенский монастырь, основанный, по преданию, еще апостолом Андреем Первозванным. Ущелье раздалось надвое, и Туроверов пустил коня вправо и вверх по более крутому подъему – узкой дороге-серпантину без домов по сторонам. Глубокое чувство чего-то навеки утраченного, величественного и прекрасного не оставляло его. Он ехал помолиться и испросить благословения на брак с любимой женщиной.

С Юлей он познакомился в госпитале, после того как его, раненного в сече под Егорлыкской, переправили из Новороссийска в Крым. Она несколько раз делала ему перевязки. Николай расспросил ее о семье, о жизни и понял, что они единомышленники. Мало того, она тоже была природная казачка. После очередной перевязки он нежно поцеловал ей руку. Она не отдернула. И тогда он легко повернул ей кисть руки и поцеловал ладонь и запястье. Она порозовела и в смущенье ушла. Но с той поры между ними установились какие-то особенные доверительные отношения…

Монастырь, основавшийся на уступах скал, как орлиное гнездо, произвел на Туроверова сильное впечатление. Особо поразил главный – Успенский храм монастыря, умостившийся в пещере, выдолбленной в скале на высоте ста, а может, и более ста метров над дном ущелья. Постояв в храме около часу, помолившись, Николай дождался священника и исповедовал ему свои грехи и все, что накипело на душе. Батюшка оказался душевным, добрым. Это был невысокий, полноватый человек с седой бородой и острым взглядом серых, печальных глаз. Выслушав Николая, он отпустил ему грехи, а затем, выслушав исповедь о любви, благословил есаула на венчание и брак. Туроверов собирался было уже уходить, но священник остановил его и посоветовал ему, как любителю истории, потратить еще часа два и подняться выше ущелья на гору, чтобы осмотреть остатки древней византийской крепости, называемой ныне Чуфут-Кале. Туроверов послушался.

Через час он, где верхом, где пешком, ведя коня в поводу, по серпантину и распадам камней поднялся на гору и обозрел окрест всю округу. Бахчисарай лежал внизу, в глубокой котловине. Вершины и склоны Крымских гор синели вдали на юго-востоке. На севере и северо-западе начинались степи. Под ногами его были развалины и фундаменты древнего города-крепости, разместившегося на плато, протянувшемся с севера на юг на две-три версты, а в ширину на двести – триста метров. С запада и с востока плато заканчивалось почти отвесными стенами, за которыми лежали пропасти. Сам Творец превратил это место в неприступную, нерукотворную крепость. Только в двух местах к ней можно было подобраться по серпантинам. Здесь, на вершине, Туроверова вновь охватили тяжелые, печальные и странные мысли. Перед этим вечным, нерукотворным творением, стоя на высоте в несколько сот метров, он вдруг почувствовал временность бытия человеческой жизни и бренность всех человеческих деяний. Междоусобная война, что развернулась и кипела теперь в его родной земле, показалась ему дикой, несуразной, ненужной – делом рук человеческих, попущенным Богом за грехи людей – его соотечественников и его самого. С ужасом он вдруг осознал, что победителей в этой войне не будет, но что, скорее всего, Белое дело будет проиграно. Но он зашел слишком далеко, и от красных ему не будет прощения. Да и ему самому будет противно жить в вечном страхе, жить-терпеть ненавистную, безбожную власть хамья и инородцев, практически не жить, а существовать. А потому, для того чтобы спасти себя и спасти свою любовь, придется оставить Родину.

С горечью осмысливая все это, стал он спускаться вниз. Под ногами стелились стебли бессмертника. Но перед тем, как ступить ногой на серпантин, уводящий вниз, он увидел на скалах надписи, оставленные людьми, побывавшими здесь, в Чуфут-Кале. В раздумье Николай подошел к отвесной стене скалы и стал выцарапывать на ней слова, выразившие то, что родилось в его душе.

* * *

В середине июля на фронте настало относительное затишье. Обе стороны усиленно готовились к очередной схватке. За счет мобилизации в Таврии, за счет реорганизации разгромленных еще прошлой зимой соединений, за счет тыловых частей и гарнизонов, даже за счет пленных белому командованию кое-как удалось пополнить поредевшие части. К концу месяца Русская армия насчитывала на фронте 35 тыс. бойцов, 178 орудий, 38 самолетов. У красных на тот же момент было 46 тыс. штыков и сабель, 270 орудий, 45 самолетов. Но к красным на юг шли подкрепления, вводимые в действие в ходе операций. А было их немало – дополнительно сюда перебрасывались четыре стрелковые, одна кавалерийская дивизии, три бригады, семь бронеотрядов (28 машин) и другие части. В числе этих войск была и знаменитая 51-я дивизия Блюхера, подтягиваемая из Сибири. После переброски многих соединений с Восточного фронта против Деникина остающиеся там части, как правило, укрупнялись. 51-я была из числа этих «гигантов». Если в белых дивизиях состояло по 3 полка, в красных стрелковых – по 9, а в кавалерийских – по 6, то в дивизии Блюхера было 16 полков (по 1–2 тыс. чел. в каждом), включая дивизионную артиллерию и кавалерию. Шла реорганизация и в частях, находившихся на фронте. Из остатков корпуса Жлобы, 2-й кавдивизии и других частей была создана 2-я Конармия численностью около 9 тыс. сабель, которую возглавил командарм Городовиков. Учитывая недостатки, выявившиеся в боях, авиация объединялась под единым командованием И. У. Павлова. Командующим 13-й армии вместо Эйдемана стал Уборевич. Наступление планировалось на начало августа, но белые опередили его…

* * *

Казаки миновали перевалы, подъемы и спуски Таврийских гор и остановились на ночлег в степном Крыму. На биваке сидели у костров, варили кашу, бражничали потихоньку, вели разговоры, вспоминая родные станицы, своих жен, детишек, отцов и матерей. У людей была еще надежда вернуться домой. Кто-то негромко и мелодично запел… Солнце ушло за горизонт, и стало полегче после изнуряющего дневного пекла. Веял приятный восточный ветерок. Казаки отдыхали душой и телом после утомительного перехода, пылящих дорог, роя мух и слепней, сопровождавших их целый день, жалящих и кусающих людей и лошадей. Стрекотали цикады, прыгала и шуршала в тростнике и траве саранча близ степных балок и болотцев. Огромная луна выплыла на средину черного небосвода, осеребрив его своим явлением и освещая округу.

Подъесаул Николай Туроверов, слушая разговоры казаков, выпил стакан самогону и, вспоминая свое, загрустил о родном Новочеркасске. Подумав немного, достал полевую тетрадь с карандашом и в прыгающем свете костра стал перечитывать строки рождавшейся поэмы и последние стихи.