Это неистовое сердце - Розмари Роджерс

– Но все уже сказано, – невинно объявила я. – Просто хотела поблагодарить. Я вела себя ужасно, хотя знала: ты сделал все, чтобы спасти меня. Я не всегда так неуклюжа, а ты почему-то обладаешь способностью всегда выводить меня из себя.

– Я бы мог сказать то же самое о тебе, – мрачно сказал Люкас, подозрительно-недоуменно уставившись на меня, словно задаваясь вопросом, что у меня на уме на этот раз.

Я нежно улыбнулась:

– Не стоит сердиться на Луз. Пожалуйста! Она не виновата. Я настояла, чтобы они с Рамоном отвезли обед… Луз молода и такая хорошенькая! Несправедливо, что ей приходится целые дни проводить на кухне.

Мне показалось, что Люкас покраснел от гнева.

– Луз здесь не рабыня! Никто ее не обижает!

– Но подумай, каково ее положение здесь! Мое – вполне понятное, конечно, но Луз?! Сначала я думала, она… как это по-испански… твоя нареченная. И влюблена в тебя, бедное дитя, даже не может этого скрыть! Собираешься жениться на ней, Люкас? Или будешь тянуть до бесконечности, разрываться между желанием заполучить Илэну и собственной виной, потому что она – вдова твоего отца?

Он дернулся, будто получил пощечину. Лицо побелело, в глазах стояло ошеломленное выражение, словно Люкас не верил: неужели я осмелилась произнести вслух такое?!

– Господи, – пробормотал он наконец дрожащим от едва сдерживаемого гнева голосом, – на этот раз ты и вправду зашла слишком далеко.

– Далеко, говоришь? Потому что достаточно честна и говорю правду?! Но видишь ли, это нужно было сказать, это такое же сильное средство, как то, что ты применил утром и спас меня! Или ты такой трус, что боишься признаться даже себе?!

– Ты уймешься? – угрожающе шагнул он к постели, но я выпрямилась и смело взглянула ему в глаза:

– Не уймусь! Зачем? Ты ведь слишком часто говорил все, что думаешь обо мне! И еще есть Луз, к которой я хорошо отношусь! Ты же посчитал нужным вмешаться в мою жизнь. Люк Корд, почему я не имею права вмешиваться в твою?! Конечно, на правах обеспокоенной сестры!

Он стоял как вкопанный, не сводя с меня глаз, словно боясь, что, если заговорит, потеряет контроль… и было что-то в его лице – смесь боли, ярости, раздражения… И неожиданно мне стало стыдно от той игры, которую вела. В моих руках было оружие против Люка, я знала его уязвимые места, хотя, как ни странно, потеряла желание причинять боль этому человеку. Но вынудила себя продолжать, не отводя глаз:

– Почему, Люкас? Если любишь Илэну, почему ничего не предпримешь?

– Сделать что-нибудь, говоришь? Что сделать?.. – вырвалось у Люкаса, словно против воли. – Думаешь, мы смогли бы когда-нибудь пожениться? Кто-то нам позволил бы? Господи, разве ты можешь понять, каково это… ждать, мечтать, хотеть того, чего никогда не сможешь получить, и знать об этом?! – Он отвернулся, словно слепой, невидяще уставился в окно, вцепившись в подоконник. – Илэна… наверное, я влюбился в нее с того момента, как увидел. Она стала лихорадкой, болезнью в крови, от которой нельзя вылечиться. Можешь ты это понять? Можешь понять, как все случилось?!

Сначала я думал, она моя настоящая мать, и не боялся этой любви, ведь это так естественно. И потом, однажды, она все открыла. Мол, я достаточно взрослый, чтобы узнать правду. Сказала, что не делает никакой разницы между мной и ее собственными детьми и любит даже больше, чем их, и…

Боже, помоги мне, я думал только о том, что она мне не мать, а женщина, и хотел ее! Ничего больше не имело значения, слышишь? Только она, держать ее в объятиях, целовать губы и… ведь она сама сказала, что любит… больше, больше своих детей, и я поверил, придал ее словам то значение, которое хотел видеть. Я… а, черт!

Он повернулся так резко, что я испуганно охнула.

– Почему я говорю тебе все это? Почему тебе? Я всегда считал, ты меня осуждаешь… ненавидишь и не нравишься мне… чем-то напоминаешь ее… прямые тяжелые волосы, выражение глаз, когда злишься или упрямишься. Но ты так холодна… словно лед, только если рассердишься, становишься другой.

– Именно поэтому ты так часто пытаешься разозлить меня? – еле слышно прошептала я, чувствуя себя странно приподнято, будто стою на пороге некоего пугающего открытия, которое должно было навсегда изменить мою жизнь. Именно этого я не хотела: не хотела чувствовать себя беспомощной, покорной, слабой. Но не смогла ни пошевелиться, ни запротестовать, когда Люкас широкими шагами пересек комнату и оказался рядом. Он стоял, озадаченно глядя на меня сверху вниз, словно увидел впервые в жизни, и что-то в его глазах заставило меня затаить дыхание.

– Зачем ты вынудила меня сказать это вслух?! Какое тебе дело до наших жизней и секретов? Ведешь свою игру, словно шахматную партию! Если я и люблю Илэну, что тебе до этого?! Выходи за моего брата и уезжай! Забудь о нас! Не думаю, что ты любишь кого-то, кроме себя, Ровена Дэнджерфилд!

Он говорил по-испански, хрипло, резко, и я отвечала на том же языке.

– Ты убил своего отца? – не выдержала я, сама не понимая, почему спросила об этом.

Он сморщился, но, к моему удивлению, ответил.

– Значит, и ты так думаешь? Да, я могу признаться, если виноват. Наверное, убил, хотя не так, как думаешь. Не я нажал курок винтовки, но стал причиной того, что он появился в этот день на ранчо. Хочешь знать, как это случилось? Не догадалась? – Люкас коротко засмеялся… Это был даже не смешок, а возглас отвращения к самому себе. – Какой невинный взгляд! Могу поклясться, твои губы дрожат! Хочешь слышать правду или судить, не зная? – Гибким, грациозным движением он бросился на постель, прижав меня к подушке, глядя в глаза суженными зрачками. – Слушай же, и если хоть еще раз заговоришь об этом или будешь приставать с вопросами, клянусь, убью на месте.

Люкас говорил мягко, но с ощутимой угрозой, заставившей меня онеметь.

– Он застал нас. Нет, не в постели, но я целовал ее, держа в объятиях, а она тоже обнимала меня. Он вошел. Никто не ожидал, что Алехандро возвратится в этот день из Мексики… а может, он сделал это специально. Удивительно только, что отец был так спокоен. Будь я на его месте, покончил бы с обоими. Но он только подошел к Илэне и ударил ее… Я чуть не убил его за это, но она бросилась между нами и велела мне уйти. А он… он сказал: «Да, лучше убирайся с глаз моих, пока я не успокоюсь, и оставь мою жену в покое! Я был причиной смерти твоей матери, не хочу, чтобы и твоя кровь была на моих руках!» А Илэна продолжала кричать, чтобы я немедленно ушел. Господи, я был так молод тогда и не знал, какого дьявола можно тут поделать, только понимал, что виновен в страшном преступлении и он имеет право убить меня, если пожелает! Но Алехандро только презрительно отогнал меня, словно собаку, ударил рукояткой пистолета. До сих пор остался шрам, видишь? Метка Каина.

Он говорил с таким отчаянием и мукой, что вынести это было невозможно.

– Но ты ушел! И не убил его! – выкрикнула я, а его пальцы только крепче впились в мои плечи.