Пациент - Джейн Шемилт

— Посмотри за дверью в мою комнату, под халатом.

Я слышала, как его ноги протопали по лестнице. На секунду наступила тишина, а потом раздался ликующий крик с оттенком облегчения:

— Нашел!

Треснувшая тарелка нашего брака разлетелась вдребезги, осколки упали на пол возле моих ног.

— Там внутри запечатанный пакет! — крикнула я. Если бы я промолчала, муж заметил бы странность. — Вынь его и оставь на комоде, пожалуйста!

— Конечно! — крикнул он в ответ.

Его ложь была мгновенной и убедительной, как вся та, что я проглатывала до сих пор.

Он появился через несколько секунд, с взъерошенными волосами, раскрасневшийся от триумфа, с кофром на плече.

— Спасибо, детка, теперь все идеально!

«Детка». Опять это новое, американское ласковое обращение. Позаимствованное у Офелии, для Нейтана оно, конечно, не было новым. Он обнял меня на прощание. Должно быть, он убедился, что пакет в кофре. Возможно, даже ощупал его руками, но спешил, и хорошо изучить содержимое не хватило времени — уж слишком много было слоев пузырчатой пленки и черной бумаги. Он решил, что картина Ван Гога теперь у него, ведь он взял ее там, где она должна была находиться. Он понятия не имел, что несколько недель назад я вернула ее Люку, а в пакете остались лишь рисунки, и больше ничего. Он был уверен, что содержимое кожаного кофра, висевшего на плече, воплотит в жизнь все его мечты, и я отлично понимала, что он чувствовал. Мы все мечтали каждый о своем — Блейк и Офелия, Люк и я, Лиззи, а теперь и Нейтан.

— Я позвоню тебе, когда доберусь. — Он не заметил, как я дрожала, провожая последние мгновения нашего брака. Он оказался храбрее меня и собирался начать новую жизнь, а я так и не осмелилась. На самом деле он не был преступником, а просто увлекся кем-то более умным, чем сам. Женщиной, которая точно знала, что делает.

Он торопливо поднял чемодан, рассчитывая уйти прежде, чем я пойму, что пакет не оставлен на комоде.

— Если ты случайно столкнешься с Лиззи… — начала я.

Нейтан отвел взгляд.

— Если смотреть на вещи трезво, детка, это вряд ли произойдет скоро. Калифорния большая. — Он взглянул на часы. — Уже пора выходить.

Он должен был увидеть Лиззи завтра или послезавтра, не позднее. Мне стала понятна та вспышка жалости, которую я заметила в глазах Офелии: она украла у меня мужа и собиралась украсть мою дочь. Это я оставалась одна, а не она.

Я положила руку ему на плечо и проговорила очень четко. Это было важно:

— Когда ты с ней встретишься, скажи, что я очень ее люблю. Пусть она возвращается, как только сможет.

Я высадила его на вокзале за пять минут до отправления поезда, и он поспешил ко входу. Кофр подпрыгивал у него на бедре. Я ждала, что бывший муж обернется и помашет мне рукой на прощание, но не дождалась. Он не позвонил ни на следующий день, ни через день, ни потом.

Он пропал.

Ноябрь 2017 года

После ясности снова наступила темнота, хотя я думала, что будет наоборот. Дни тянулись один за другим, медленными каплями падая в темную воду. Я поняла, что произошло. Их побуждающие мотивы казались мне достаточно простыми: для Лиззи это было обещание новой жизни, для Нейтана тоже, Блейк хотел денег, а Офелия являлась сверкающим призом для всех троих. Я думала о каждом из них по очереди, когда холодными вечерами гуляла с Пеппером возле собора. Мысленно рассматривала одного за другим, как коллекционер изучает камни на пляже после отлива, любуясь их цветом, пока они некоторое время спустя не потеряют свой блеск и не скроются от взора.

Я все прекрасно понимала умом, но не сердцем. Я будто очутилась в незнакомой местности, тихой и безлюдной. Потеря Люка. Разлука с Лиззи. Смерть Кэрол и Брайана. Конец моего брака. Конец карьеры. Теперь я осознала, что такое «слои пепла», о которых говорил Люк. Я слишком поздно поняла, как страдали Лиам и Брайан, и сама ощущала именно то, что чувствовали они: серую пустоту, отсутствие смысла жизни, необходимость усилий, чтобы заставить себя вставать по утрам. Истощение. Иногда посреди ночи меня будил приснившийся детский плач. Я не знала, отзвуком чего он был — воспоминаний о маленькой Лиззи или мыслей о внуке, которому предстояло родиться через два месяца. Мне приходилось бороться с приступами паники. Я беспокоилась, что не смогу связаться с Лиззи, когда больше всего буду ей нужна. В Калифорнии за ней присматривали Нейтан и Офелия, и я гнала от себя тревожные мысли, но это было непросто, и они возвращались снова и снова.

Люк исчез. Я понятия не имела, где он, и не могла это выяснить. И мой адвокат не знала, и Эбби тоже. Я представляла его в доме во Франции рисующим в той комнате с картинами или работающим над архитектурными заказами, когда нужны деньги. Я предполагала, что шедевр Ван Гога он поместил в банковский сейф. Я берегла его образ в своей памяти так же тщательно, как когда-то эту картину — его голос, его походку, его руки. Я боялась, что со временем они поблекнут, и сомневалась, что он тоже хранил в душе хоть что-то от меня. Я вошла в его жизнь в тот период, когда она разваливалась на куски. Он был болен, когда встретил меня, и болен, когда мы расстались. И теперь я могла стать частью кошмаров, которые он старался выбросить из головы. Он не пытался связаться со мной, кому захочется снова пережить кошмар?

Аккуратный разрез, которым, как мне казалось, я отделила свою нынешнюю жизнь от прежней, стал расходиться все сильнее, как небрежно сделанный на коже шов. Рана никак не заживала и расширялась, начиная нарывать. Я тосковала по своему рабочему столу в клинике, за которым особенно любила сидеть по утрам, когда еще не знаешь, кто войдет в дверь и что будет дальше, скучала по доверительному шепоту пациентов. В моей памяти постоянно всплывал образ Роджера, поправляющего очки и улыбающегося своей доброй, ободряющей улыбкой. Мне не хватало Кэрол и ее уверенного голоса. Мне хотелось снова почувствовать, что я нужна людям. Прежде это наполняло меня энергией, но у меня опустились руки. Не было сил даже закончить фразу, когда я начинала говорить.

У Виктории не было времени на телефонные разговоры, ее мать умирала. Когда она наконец позвонила, мы поговорили о ее жизни и ее семье. Не о моей, тут нечего было рассказывать.

В зеркале я видела худую незнакомку с пустым, безжизненным выражением в глазах. Наступала зима. Она накрывала меня с головой, но не так, как бурлящая масса воды, которую я представляла в детстве, а как тяжелое ватное одеяло. При желании стать незаметным легко. Даже в небольшом городке, даже в маленьком его районе. Я превратилась в одну из тех безликих фигур, которые видела возле собора, когда они, подгоняемые холодом, бежали к себе домой с собакой на поводке. Там их ждала только тишина, чашка, оставшаяся на столе после завтрака, и пустая кровать. Наконец я поняла, почему люди жались поближе к собору. Он казался уютным и знакомым, этот серый камень, неизменный в переменчивом мире и стойко сопротивляющийся времени.