Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна! - Дмитрий Георгиевич Драгилев

Монтегюса. Некоторое время спустя худсовет московского Театра эстрады обязал Марусева сбрить бороду – «атрибут диссидента». Хотя бороду носил сам Ильич.

Однажды Рознер, Марусев и Гил (так друзья звали Гилевича) разыграли маму Олега. Гил, используя уже привычное травестийное амплуа, предстал перед глазами матери Марусева в облике незакомплексованной тетки, «прибравшей к рукам ее сына».

Владимир Гилевич:

Мы гастролировали на Украине, в родных местах Марусева. Попросили Эдди Игнатьевича обратиться к маме Олега, которая приехала нас послушать. По нашему наущению Рознер сказал ей, что Олег очень увлечен одной особой «бальзаковского возраста», которая вряд ли составит ему достойную партию. Вида Вайткуте уже ушла из оркестра, женских нарядов подходящего размера не было. Тогда Олег стащил у мамы халат, в который нарядили меня. За париком дело не стало. Мама говорит Рознеру: «Я не знаю, как мне с ним вести беседу, он ранимый парень. Вы можете, Эдди Игнатьевич, прийти?» Короче говоря, мать в присутствии Э. И. начинает задавать своему сыну вопросы: «Почему ты нас не познакомил, какие у вас отношения?» Марусев не может говорить, его разбирает смех. Дошло даже до того, что я ему сделал упрек: «Ну что ты смеешься! Может быть, действительно нужно пересмотреть отношения». Олег как начал ржать. Мы с Рознером растерялись. А Марусев заявляет: «Мама, посмотри, это же твой халат!»

Афиша 1960-х

Выпускник Днепропетровского театрального училища и Киевского института театра и кино, Марусев стал искать новую работу после того, как пошли слухи, что потешный молодежный театр «Скоморох», в котором он работал, скоро закроют.

Олег Марусев (интервью журналу «Теленеделя»):

…Ходил по концертным организациям, просился в оркестры [в качестве] конферансье. Последний, кому я позвонил, и был Рознер. Он велел связаться с его директором, а тот попросил перезвонить через 10 минут… Я решил, что меня вежливо отшивают, и больше звонить не стал. Прошло еще недели две. Жрать нечего, работы нет. Ходишь из угла в угол и не знаешь, куда себя приткнуть… В отчаянии набрал директора, тот сразу: «Что ж вы не перезвонили? Мы сегодня уезжаем в Воронеж, подъезжайте туда». Занял я 10 рублей, купил билет в общий вагон, и еще осталось 90 копеек на жизнь. В гостинице захожу к Рознеру. Вижу – сидит «царь» (такое было у него прозвище). На столе – деликатесы: дорогие закуски, выпивка.

Начинаю рассказывать о себе. Он, не слушая, говорит: «Хорошо, золотко. Вечером концерт. Иди шмаляй, холера ясна».

Когда открылся занавес, я выскочил на сцену, начал нести что-то несуразное от страха! Мама родная, большего позора в своей жизни я никогда не испытывал… Рознер потом орал директору: «Холера ясна! Кого ви мне привели? В шею его гнать! Катастрофа, это жопкин хор какой-то!»

Вечером я жахнул пивка для храбрости, зашел в номер к «царю»: «Эдди Игнатьевич, я все понимаю, можно выпить?» Наливаю стакан, сандалю его, руками отламываю салями… И тут уж Рознер, видя мою безысходность, неловко себя почувствовал. Оплатили мне обратную дорогу, суточные и концерт – целых 17 рублей.

Недели через две раздается звонок. Рознер: «Ви говорили, что на Украине там чего-то шмаляли? Ми едем в Киев, и я хочу, чтобы в начале концерта ви сказали фразу на чистом украинском: «Вас приветствует оркестр Рознера». А дальше будет вести наш конферансье Гилевич». Я подготовил на русско-украинском языке вступление в стихах, сюрреалистическую новеллку. Зал кричал мне: «Браво!», а Рознер сказал: «Ви гений!» Так я и стал работать с ним, пока он не уехал из Союза.

1969

Марусев действительно оставался с Рознером до конца, даже тогда, когда судьба «царя» даст новый крутой вираж и опять забросит великого трубача в Белоруссию. Об очередном белорусском оркестре Рознера я расскажу в следующей главе, а пока, опять забегая вперед, приведу отрывок из рецензии журналиста О. Загоруйко на концерт этого коллектива:

«Репетиция в концертном зале музыкального училища началась с непростого разговора. Рознер говорил страстно, убежденно о назначении эстрадного искусства, о его секретах и критериях.

Потом была работа. Мученические поиски, отделка каждой музыкальной фразы и повторы, повторы…

– Стоп!

И всё повторялось сначала.

Вечером был концерт. Полились чистые, неимоверно высокие звуки трубы. Трубы Рознера. В его выступлении не было ни капли премьерства. Рознер как-то незаметно появлялся на сцене, солировал, уходил от микрофона и уже в следующей пьесе заботливо пододвигал его молодым солистам.

– Сейчас в моем оркестре одна молодежь.

Рознер рассказывает о них с теплотой. И я вспоминаю, как днем он справлялся о здоровье солиста Петра Макеева. У него заболело горло, и Эдди Игнатьевич советовал, как ему вылечиться.

На прощание я попросил у Эдди Игнатьевича поближе рассмотреть его трубу. И вот в моих руках холодный металл замечательного инструмента. Но он мне кажется теплым, как оружие после боя».

Глава XIV

Последний прыжок

Концерты в московском Театре эстрады. 1970

Сумерки эстрады

Что остается после музыканта? Легенды, свидетельства современников, память о звуке… Менее двадцати записей московского оркестра п/у Эдди Рознера уцелело в фондах Всесоюзного радио…

Сохранились партитуры, однако подлинную артикуляцию не воссоздашь. Если воспользоваться сентенциями критиков и искусствоведов (в том числе от Бориса Львова-Анохина), можно добавить: «Настоящая магия была не в записях, а в живых концертах. Те, кто слышали его, не забудут никогда. То вдохновение, которым он заряжал аудиторию: возникало ощущение огромного счастья и значительности происходящего. Ведь в хорошем шоу, в котором оркестр является смысловым и композиционным центром, абсолютно непринужденным и значительным выглядит дирижер, одно появление которого олицетворяет артистическую и человеческую цельность и непоколебимость».

Увы, быть просто дирижером Рознер не мог: публика видела в нем солиста. К тому же во второй половине 60-х в стране уже не было недостатка в желающих помериться силами со знаменитым бэндлидером. Кроме его оркестра, «штатными единицами» Росконцерта являлись пять конкурирующих коллективов – Утесова, Лундстрема, Ренского, Саульского. В чем-то они были похожи, а в чем-то очень разные.

В системе радио и телевидения активно трудились оркестры Вадима Людвиковского, Бориса Карамышева, Юрия Силантьева. Задача аккомпанировать певцам в телепередачах доставалась все чаще последним двум. Хотя продвинутые и искушенные вокалисты, желавшие особенно хорошего аккомпанемента, обращались к Людвиковскому. Тот, предпочитая играть инструментальную музыку, в помощи не отказывал, увеличивая свой созданный в 1966 году первоклассный и классический