Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов

– Мы, как в девять лет пришли в хореографическое училище, так подругами и стали. Ну, так это, наверное, называется. Я ведь тоже балериной была, даже вроде солистки среднего звена. Да вот, располнела после родов. И муж дома оставлял. Вот я и решила – чего надрываться. Как сейчас вспомню, сколько сил балет вытягивал, аж нехорошо делается.

– А Леночке все легко давалось. Это мы, со средними данными, надрывались и корячились. Она же, с первого показа, все сделает правильно. Какую позу не примет, все ахают – эталон. Счастливчики, говорят, рождаются в рубашках. А Гусева – с красным дипломом.

– Ну, конечно, зависть была черная. Отбирают туда из ста пятидесяти, даст Бог, одну. Так что все раскрасавицами себя считали. И фигуры, и балетные данные. И тут вдруг не первая среди равных, а просто самая первая. Застрелиться можно.

– Я-то знаю – Лена искренняя была, умная и простодушная. И обиды не держала. А уж, сколько вокруг злопыхательниц крутилось. Она мне все говорила: «Да брось ты, мне их жалко». Чего жалко?

– Но только первенство это было до середины обучения. Как пошло наращивание техники, так и ушла она из звезд. Красота линий, выразительность – все сохранилось. Но, при огромном подъеме, когда свод стопы уже сам как выразительное средство, на пуантах не распрыгаешься. И прыжок, при таких изящных ногах, небольшой. Да, и что там говорить. Научиться правильности движений для нее не составляло труда, а работать ее никто не научил. И так, все говорили, все от Бога. – Но у нее, действительно, все было от Бога. От Бога было отсутствие амбиций. Пророчили в примы, а взяли в кордебалет. Ну, в Большой, конечно. А она искренне спокойно восприняла такое распределение. Ведь некоторые номера, где техничность не требовалась, она танцевала почти гениально.

– Мы стали взрослыми. Артистками. Все ухаживали, нарасхват приглашали в гости. Вот тут и появились Вера Гордиенко и этот, Никита Поленов. Не помню, где мы встретились. В каких-то гостях. Вера была влюблена в Никиту. А тот, как увидел Елену, так голову и потерял. И начал преследовать. И вышло так, что Никита не отставал. И Лена его пожалела.

Тут Гущин вмешался:

– Так Гордиенко сказала, что Ромина с Поленовым не были любовниками.

– Они и не были. Только, как представлялся случай, Никита прямо-таки умолял. Ей и некуда было деваться со своей жалостью. Вот и трахались. Это не любовь. А Веру никто в известность и не ставил. – Дорофеева передохнула и продолжила:

– Теперь я вам расскажу, как Лена перестала быть балериной. Тогда было модно пить вино. Никита-художник сам пил, и не сомневался, что все вокруг выпить мечтают. Потому что жизнь становится праздником, а у него появляется вдохновение. И он упросил Елену попозировать еще – он много ее старался писать. В театре выходной. Позировать – не велик труд. Она и согласилась. Приехали в мастерскую, а там вина сухого море. И полный кавардак. Они выпили немного. Потом стали разбирать захламленное пространство. Какие-то крупногабаритные картоны собирались позже отнести к помойке. Потом выпили еще, и ужасно развеселились. Молодость безрассудна. Видимо, выпили еще.

– В итоге Никита проснулся в камере милиции. И, полупьяный, как свободный человек, стал требовать воли и разъяснений.

– Сейчас, будут тебе разъяснения. Только уточню, жива ли твоя подружка, или скончалась, – информировал дежурный. Поленова забрали из мастерской, когда по вызову очевидцев приехал милицейский наряд. Елена Гусева, вместе с листом картона, вылетела с третьего этажа на газон и была доставлена скорой помощью в больницу на предмет определения пригодности к дальнейшей жизни.

– Так они убрались в мастерской.

– А мать Елены? Вы же знакомы с ней. И, наверное, Елена не была еще отрезанным ломтем? – Гущин тщательно расставлял всех фигурантов расследуемой истории по, возможно, принадлежавшим им местам.

– Алла Аркадьевна приехала в больницу, и, после долгой театральной паузы, промолвила: «Как жаль, что ты не упала с десятого этажа». Сожаление, заряжающее оптимизмом.

– Елена выжила, но здорово разбилась. Опасались за позвоночник. И долгое время одна нога была другой короче – неправильно срослась. Вытянули, подровняли. Внешне все стало как прежде. Но какой уж тут балет. И Поленова она «отжалела». Да он и сам все ходил побитой собакой. А скоро выпал из орбиты.

– И девушка наша совсем другая стала. Исчезла открытость. Ушла доверчивость. Изменились, ну, не знаю, жизненные позиции, наверное. Раньше театр был ее миром. И рухнул вместе с ее падением. Но, вы знаете, она не стала унылой, и потерянной. Это свойство характера, удивительное свойство. Пока в больнице, и за все время выздоровления, Елена очень сблизилась с Верой Гордиенко. Та училась в медицинском, но не это главное. Все время навещала. Они беседовали, вопросы обсуждали, ну, прямо, философские. А я – куда же мне деваться, Лена мне ближе, чем родня.

И тут Татьяна заплакала, беззвучно, горько, безутешно. Слезы просто текли по неподвижному скорбному лицу. Она подхватывала их платком, успокаивала. И продолжила через минуту.

– Елена создала свой мир. Она читала, слушала своих любимых классиков. Согласилась преподавать. Как Маленький принц у Сент-Экзюпери, она ухаживала за своей планетой. И большего ей, действительно, не надо было. И, чтобы в конец не бедствовать, переехала из двухкомнатной квартиры в однушку.

– А Максим Ромин не вторгался. Он предложил охранять ее мир, предложил себя в вассалы. Или, как называются преданные рыцари? Он не требовал многого от нее, он предложил ей себя. И, наверное, Елена действительно полюбила рыцаря.

– Я была ее подругой, да и есть. Она просто раньше ушла. Но не было у нас этой пошлой доверительности. И болтать, свои обстоятельства и чужие жизни обмусоливать, – никогда не бывало такой практики.

– Все было нормально. В конце прошлого лета мы собирались в Венецию. Я не смогла. Лена ездила одна на две недели. Говорила – очень повезло с погодой.

– Встречались, перезванивались.

– А Никита Поленов никак не мог убить. Он размазня, а не человек действия. Только канючить и умел. – Последние фразы звучали раздельно и обрывисто, голос угасал.

Пауза обозначилась, но не успела зависнуть.

– С господина Поленова уже сняты все подозрения. Вопрос в том – кому его-то понадобилось убивать? И с Еленой Роминой вопрос открытый, – отрапортовал Гущин.

– Прими, Господи, ее душу, – прошептала Дорофеева. И направилась к выходу.

* * *

– Комета она была, Елена Ниловна, – Анна Андреевна размышляла, – яркая, стремительная комета. Это я вам как жена астронома говорю. Загадочное было в ней нутро. Как ядро кометы – не поддающееся исследованию. И светящийся хвост, всегда отвернутый от солнца. Зачем ей ориентир солнца, когда энергии хватает на самостоятельность. Промчалась, стремительно, но остался хвост загадок. А какие вести с Мурано?

– Нашли мастера, мы с переводчиком сегодня дозвонились. В августе сеньора, (не первый раз заезжает), сделала заказ. Предложила эскиз. Задача не очень сложная. Важным было цветовое решение. Техника сбруффи. Цвет темно-синий с серебром. С ней был молодой человек. Разговаривали по-русски. Мастер написал “Belissima”, потому что сеньора очень красивая. Отправил в октябре по адресу в Москву.