Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов

Настя привыкла к отчаянию, но в тот день совсем не находила себе места. Столько безответных вопросов. Она вышла на улицу, в надежде отвлечься среди людей. И тут какой-то продавец вечерних газет привлек ее внимание рекламным криком: «Жена бизнесмена зверски убита. Кто разбил сердце балерины?». Подошла ближе. И увидела фотографию Елены под этим анонсом. Анастасия бросилась в мастерскую. И застала там Поленова в состоянии наихудшайшем. С утра он укололся, на радостях, а теперь наступала ломка. Про Гусеву он только мог сказать: «Она хорошая, она нам деньги достала». И требовал дозу. «А завтра в клинику. И все будет хорошо». И вдруг безумно выкрикнул: «Настя, дозу!»

Он сам не мог, настолько уже издергался. Там было уже набрано, в шприце. И она сделала укол. Никита забылся. И она поехала домой, потому что он не терпел, когда в его мастерской был кто-то еще. А деньги забрала с собой. Чтобы не пропали, а утром разобраться. Абсолютно точно знала, что если Гусеву и убили, то Никита ни при чем.

– Вы знаете – он был увлекающийся, романтичный. Изменчивый, влюбчивый. И если объекты его влюбленности позволяли себя любить, и даже отвечали на чувство, то я радовалась. Его должны были все любить, моего лучезарного Никиту. Но мне удалось полюбить его сильнее.

– Вы сделали счастливым финал моей сказки. Я собрала его в дорогу. Он отправился в путь, я позвала всех проводить его. Мы скоро встретимся.

И Гущин подумал, что Анастасия не рассталась с любимым. «Да для нее же суд – это возможность говорить с трибуны о своем». И взял с Поленовой подписку о невыезде.

* * *

В тот же вечер Гущину позвонила Гордиенко. Третьи сутки, практически без сна, валили от усталости с ног. Но, прежде чем попытаться заснуть, Вера хотела передать следователю то, о чем вспомнила, обнаружила буквально перед вылетом и не успела переслать. Гущин не заставил ждать себя.

– Смотрите, вот Гермес, – рассказывала Вера. – Так Лена в письме называла незнакомца. Потому что он удивительно похож на «Гермеса отдыхающего». В Неаполе, в музее, античная скульптура. Только этот – вон, какой мощный. А древний – субтильный. Но похож. Я сравнивала.

Две фотографии. Короткая стрижка курчавых волос. Взгляд в объектив, как подпись под специальным фото. Как стрела на натянутой тетиве. Снято в остановке движения, и некая удаль во всем облике. Первая – в полный рост. Берег моря. Рельефный торс, классический профиль. Другая – крупный план, в глазах усмешка.

– Лена прислала из Италии осенью. Остальные фото – природа, архитектура, общие планы. И только один герой репортажа – «Венецианская встреча. Гермес».

– Я потом спросила в разговоре: «Ну, как там наш стремительный бог?». «Я думаю, как все Гермесы, без дела не бродит. Готовит кого-нибудь в царство Аида. В Венеции он был забавным». – Потом мы перезванивались много раз, но это тема была уже отговоренная. Я вспомнила только перед отъездом. Она встречалась с человеком, и даже фотографию прислала. Все так запутано, а мир так тесен.

– Конечно, вы правы, – Гущин положил фотографии в папку. – Отдыхайте, Вера, завтра будет тяжелый день.

Гирлянды лампочек рассеивали тьму. «У людей новый год, а у нас – новый кадр». И поехал на Мичуринский, к консьержке.

* * *

Консьержка встретила Гущина, как родного. И тут же стала убиваться о гибели Максима.

– Ну, прямо таки, злой рок какой-то, да и только. Или заказал кто целую семью. Почище сериалов. А Максима Петровича сюда не привезут, чтобы попрощаться? Да уж и ее, горемычную, заодно. – И она вытерла уголок глаза. Гущин достал фото. Женщина надела очки.

– А я-то думала, он к Агафоновым идет, – посетовала консьержка, разглядывая портрет. – Одет так торжественно, и с букетом. Я даже сама и сказала: «Опять к Агафоновым», а он говорит: «Ну, да». Поймали убийцу?

– Так вы хотите сказать, что помните, как этот господин приходил двадцать третьего вечером?

– Да. Как тут не запомнить, когда он самый последний явился. Да еще такой загорелый.

– И вы его пропустили, не выяснив к кому?

– Да что вы, господь с вами. Все я спросила. И он сказал – к Агафоновым. Да и к кому идти? Агафоновы в этот вечер гостей собирали. Может, он к ним шел. А потом уж к Елене заскочил заодно.

– А раз уж зашел, то, заодно, и прикончил. Так это точно – он приходил?

– Никаких сомнений. Я где угодно подтвержу. И на суде. А вот когда уходил – не видела. Наверное, вместе с гостями Агафоновых. Я их не очень разглядывала. Сказала только, чтобы не шумели. А за что он ее?

– Послушайте, это просто рабочий момент следствия. Никого не поймали, и вопрос к вам один: приходил – не приходил. Вы помогли установить. Теперь будем дальше работать. А вам спасибо.

– Мне так жалко их обоих. Такие молодые, красивые. Бывают же такие негодяи!

* * *

А Гущин, уточнив, что время еще не безнадежно позднее, не утерпел и позвонил Анне Андреевне. Настолько одушевило его наличие хоть какой-то новости.

– Выяснилось, что к Роминой приходил итальянец, с которым она в Венеции познакомилась. Она его называла «Гермес» и научила говорить по-русски. «Ну, да», во всяком случае. У меня фотография, Гордиенко привезла. Завтра попробую поспрашивать, может, кто еще видел?

– Вам отдохнуть бы не мешало. Это не работа, а марш-бросок.

– Правда наружу просится.

* * *

Двойные похороны всколыхнули город. Две насильственные смерти, чудовищные по своей жестокости, обрастали в прессе невероятными версиями, и тема не была исчерпана. С утра, возле храма у Никитских ворот, занимали места охочие до душещипательных событий зеваки, и репортеры держали позиции отвоеванных мест. В десять часов назначили начало отпевания, а уже в половине десятого войти в церковь сделалось проблемой.

Всех бизнес партнеров, работников компании Ромина, да и просто знакомых Максима просчитали. И представили приблизительное количество.

Но сколько народа собрала балерина! Елену Гусеву вспомнили все. Ее и не забывали. Выпускники училища, в стенах которого прошло ее трудное балетное становление, невзирая на то, что волею судеб она выпала из профессии, все равно считали Гусеву своей. И проститься с ней приехали все. Большой театр, театр Станиславского. Море цветов и искреннее горе. Подходили к Дорофеевой, хотя бы на пару слов.

И все дивились, какой торжественной красавицей покидала Елена этот мир. Смерть вернула ей чистые девичьи черты. И отразила в них спокойствие, просветление и причастность к тайнам, неведомым живым.

Максим Ромин сдержал свое слово. Он не тревожил мир Елены. Он не смог уберечь ее в жизни. Ему помогли догнать ее в смерти. Кто знает, худший ли это вариант?

* * *

Петр Михайлович стойко нес осознанность свалившегося горя. Он, Клавдия и бывший заместитель Калинин, стояли чуть поодаль от гроба Максима. И старший менеджер Немченко почти все время находился в этой фундаментальной группе прощающихся. Только иногда отлучался – он был режиссером церемонии.