Анна Керн - Владимир Сысоев

Кстати, Татьяна Сергеевна сообщила Модзалевскому также интересную фразу, слышанную ею якобы от самой Анны Петровны, которая незадолго до роковой дуэли – может быть, даже накануне, – встретившись где–то с Пушкиным, спросила его: «Pourquoui etesvous si mal dispose?» (Почему Вы в таком дурном настроении?) – на что получила ответ: «Je n'aime pas qu'on mange dans mon assiette» (Я не люблю, чтобы другие ели с моей тарелки).

На Масленой неделе Марковы–Виноградские ездили в находившееся неподалёку от Митина имение Понафидиных Курово–Покровское. Хозяйкой его была одна из тёток Анны Петровны Анна Ивановна, в девичестве Вульф, вышедшая замуж за Павла Ивановича Понафидина. Их внучка Анна Николаевна Понафидина, видавшая Анну Петровну в Курово–Покровском, в воспоминаниях писала, что в то время это была «несимпатичная, неинтересная циничная старуха, все мысли которой были направлены только на еду. Анна Петровна каждый день объедалась, страдала несварением желудка. Все ухаживали за ней, переносили все её прихоти и капризы, а муж, ещё молодой, симпатичный и интеллигентный, с полным самоотвержением ухаживал за ней».

В 1930–е годы Павел Дмитриевич Львов, проживавший после революции в Торжке, передал Государственному литературному музею большое количество документов, среди которых находились письма Л. Ф. Достоевской, детей А. С. Хомякова, земских и общественных деятелей Ново–торжского уезда Тверской губернии, а также портреты С. Д. Львова и А. М. Языкова и несколько десятков фотоснимков находившихся в уезде дворянских усадеб. На одной из фотографий, сделанной в Митине, на парадном крыльце дома Львовых запечатлены хозяева усадьбы и их гости. Из сопроводительной записи Львова следует, что на дрожках восседает Николай Сергеевич Львов, а женщина, сидящая справа у окна и подпирающая подбородок рукой, – Анна Петровна Маркова–Виноградская; рядом с нею с книгой в руках – Александр Васильевич. Фото Львов датирует 1864 годом; значит, и в этом году Марковы–Виноградские гостили здесь[74].

В письмах О. С. Павлищевой сыну, посланных в конце 1866 года, уже не слышно раздражения по поводу старой приятельницы – напротив, они проникнуты грустью:

12 декабря: «Я тебе говорила, кажется, что старые Вино–градские жили в агрономической школе в 10 верстах отсюда, но время от времени они сюда приезжали и заходили ко мне всякий раз; мне так всегда было приятно видеть эту добрую Анну Петровну, а теперь они устраиваются на жительство в окрестностях Твери, в деревне Львовых. Эта новость меня так огорчила, что насилу я удержала слёзы, когда мне сказал об этом Александр; она придёт ко мне для того лишь, чтоб попрощаться, – и наверняка уж нам не свидеться – он в отставке получает полный пенсион 2 000 рублей (однако сильно прихвастнул! – В. С.), слава богу, что обеспечены, вот что значит протекция, без неё куда плохо бедным людям».

18 декабря: «У меня была Виноградская и обещала ещё побывать на днях, чтоб проститься, лучше бы не приезжала, она меня так любит, что грустно думать, что мы с ней больше, вероятно, не увидимся…»

24 декабря: «20–го г–жа Виноградская приезжала со мной попрощаться и сидела до моего обеда, я дала ей прочесть твоё письмо, в котором ты говоришь такие приятные ей вещи, это доставило ей большое удовольствие, и она хотела писать тебе, чтобы тебя поблагодарить; как добры они все со мной, мои старые подруги, душа моя всегда с ними отдыхает, потому что я знаю, что они меня любят»[75].

В 1867–м – начале 1868 года Марковы–Виноградские жили вместе с сыном Александром, овдовевшей в 1861 году дочерью Анны Петровны Екатериной Ермолаевной Шокальской и внуком Юлием в Ковно в доме Синайского, но чувствовали себя там не слишком комфортно. Сын Марко–вых–Виноградских летом 1867 года ездил на лечение в Эмс. Супруг нашей героини в начале 1868 года записал в дневнике: «Единственный дом в Ковно, с которым мы были близко знакомы, дом вице–губернатора Фёдора Ильича Львова, распался, и у нас с Ковно нет никаких связей».

С «домом Львова» произошла история, с одной стороны, трагическая, с другой – совершенно в духе романов. Ф. И. Львов, с 1865 года служивший ковенским вице–губернатором, был женат на Аглае Николаевне, урождённой Толстой, и имел пятерых детей. В 1867 году в губернском городе появился Владимир Дмитриевич Рокотов, имевший за плечами училище правоведения, службу в лейб–гвардии Преображенском полку, а после выхода в отставку – пост предводителя дворянства Великолукского уезда. Умный и широкообразованный, с блестящими актёрскими данными, он произвёл на вице–губернаторшу сильное впечатление. Их любви не помешало даже наличие у Рокотова жены и троих детей в Псковской губернии. Когда Львову стало известно о романе жены, он вызвал Рокотова на дуэль. Узнав о предстоящем поединке, Аглая Николаевна бросилась к Рокото–ву, умоляя не стреляться. Тот послал вице–губернатору записку: «На дуэль явлюсь, но стрелять не буду, стрелять можете вы, я – противник убийства». В результате 28 января 1868 года Львов застрелился. Аглая Николаевна переехала с Рокотовым в Киев, но не могла вступить с ним в брак до смерти его супруги.

Летом 1868 года через Андрея Николаевича Муравьёва, проживавшего в Киеве, Марковы–Виноградские стали хлопотать о новой должности для сына Александра. 13 августа 1868 года на занятые у Рокотова 592 рубля семейство переехало из Ковно, «несчастного для нас места», в Киев к брату Анны Петровны Павлу, а Екатерина Ермолаевна с сыном уехала в Петербург.

Павел Полторацкий за восемь лет до того оставил жену и жил в Киеве с Любовью Львовной Прокофьевой. Историю их взаимоотношений ехидно пересказал в дневнике муж Анны Петровны: «Павел Петрович Полторацкий, снюхавшись при посредстве лубенских барышень–прелюбодетельниц с девицею Прокофьевою, поручил доктору Котлубовскому выкрасть её с хутора родительского и доставить к нему». Доктор привёз Любу в Хорол и сдал с рук на руки кавалеру. На некоторое время парочка укрылась в Петербурге на квартире в Затибененом переулке, где жила сестра Полторацкого Елизавета Петровна Решко со своим племянником, кадетом Павлом Квиткой. Затем влюблённые перебрались в Киев, где Полторацкий купил на имя Любы дом.

Через два месяца после пребывания в семье шурина А. В. Марков–Виноградский с горечью отметил в своих записках: «Досадно, что они (родственники жены. – В. С.) не понимают моей поэтической, симпатично оригинальной, любящей и умудрённой мышлением старушки, нашей милой мамаши. Они ей оказывают почтение, снисхождение, а ей нужна только любовь. Какие глупцы! Они не соболезнуют тому, что она почти ничего не видит и очень этим несчастлива, так как не может читать, писать, работать, что наполняло её жизнь и чем она была счастлива, и смотрят на неё как на капризную старуху. Бессердечные пошляки! Я заметил: кто не понимает, не любит моей жены и не сочувствует ей, тот очень пошлый, бездушный, сухой, холодный эгоист».

Не ужившись с братом Анны Петровны, семейство вынуждено было перебраться к Владимиру Дмитриевичу Роко–тову. После смерти первой жены от холеры он получил обратно в качестве наследства оставленное ей когда–то при разъезде состояние; на эти средства он открыл в Киеве народный общедоступный театр, где ставил пьесы Шекспира, Мольера, Островского, и стал издавать газету «Киевский вестник». 19 апреля 1871 года Рокотов, наконец, официально зарегистрировал брак с Аглаей Николаевной.