188 дней и ночей - Януш Леон Вишневский

Пишу это, сидя на пляже в Бо Валлон. Начинается закат. У меня такое впечатление, что красно-оранжевый шар вот-вот исчезнет, с шипением погружаясь в океан…

Спокойной ночи,

Януш

Варшава, пятница

Дорогой Януш,

твое письмо убедило меня в том, что мы еще многого друг о друге не знаем, хотя переписываемся уже целый год и так откровенно обмениваемся мыслями. Изо дня в день. Из ночи в ночь. Почти… Но на этот раз мне не составило труда понять, что ты имеешь в виду под метафоричной фразой, что быть «слепым» на Сейшелах — ужасная трагедия. Четырнадцать лет назад, стоя на пляже в Бо Валлон, я почувствовала, что Творец существует. Более того, моему восхищению его сценографическим талантом не было предела. Такие ландшафты не мог создать никто, кроме Него. Потому что только Он способен сотворить поражающие воображение своей красотой острова в Индийском океане. Но с Сейшелами все не так просто. После того как там побываешь, ни в одном месте ты больше не сможешь испытать подобного восторга. Ни на Маврикии, ни на Карибах, ни в Буско в июне. Не шучу. Интересно, до сих пор сотрудник местной службы безопасности поднимается на борт только что приземлившегося самолета, чтобы обработать одежду пассажиров специальным спреем? Ты пробовал знаменитый сейшельский салат миллионеров с мякотью пальмы? Гулял ли ты ночью по восхитительному пляжу, заполненному белыми крабами? Видел ли ты летающих рыб и совершенно невероятные скалы на острове Ла Диг? Наверняка видел.

Однако именно там, сидя на белом песке у изумрудной воды на фоне лазурного неба, мне хотелось быть в другом месте. Там, где я могла бы почувствовать себя счастливее… Ирония судьбы — я в сказке, о которой даже не могла мечтать, а душа моя рвалась в совсем другое. Иногда, чтобы вспомнить, что я тогда чувствовала, я открываю волшебный картонный ларчик и пересматриваю сотни фотографий. На первый взгляд я выгляжу на них счастливой, но на самом деле… Я пишу об этом, потому что каждый из нас не раз оказывался в плену губительной силы видимости. Ой, посмотрите, вот у нее все хорошо. Иногда хорошо, а иногда нет. Как у каждого. Сегодня, когда я слышу, что кому-то для полного счастья не хватает птичьего молока, то вспоминаю себя у бассейна в отеле «Фишермен». Я-то знаю, чего мне не хватало, как и тот, про кого молва, тоже знает, чего ему не хватает.

А вообще, что касается счастья, то наш сегодняшний телефонный разговор заставил меня задуматься. По твоему голосу я поняла, что какая-то литературная критикесса расстроила тебя, не поняв, почему ты пишешь о любви несчастливой, вместо того чтобы воспевать счастливую. Мне нравится пословица: «Хорошая жена — это скучная жена, а скучная жена — это мертвая жена». Так и с любовью. О чем писать, если все хорошо? Это обычное явление. Поэтому нас интересует все, что напоминает твое «Повторение судьбы». Начало, развитие, конец. Иногда последовательность бывает иной. Кому-то кажется, что уже наступил конец, а кто-то другой считает, что все еще в развитии. Тебя расстроило, что критикессе не понравились твои последние рассказы, потому что изображенные в них женщины, по ее мнению, зациклены на отношениях с мужчиной. Мужчина для них стоит на первом месте. Признаюсь, я не знаю ни одной женщины, в жизни которой хотя бы раз так не было. Разница заключается лишь в том, что одни живут так всю жизнь, а другие, помимо любви с хеппи-эндом, верят во что-то еще. В себя. Не отказываются от своих принципов. Об этом-то и нужно писать. К тому же стремление разобраться в самом себе чаще всего вызвано какой-то драмой или ею заканчивается. Так или иначе, важно понимать, какую цену нам придется заплатить за самих себя. Сейшелы или Буско?

С уважением, пиши…

Малгося

Остров Маэ, Сейшелы, суббота, вечер

Малгося, «о чем писать, если все хорошо»…

Я размышлял сегодня над этой фразой из твоего последнего письма. Я не подхожу к своему писательству слишком по-журналистски («only bad news is good news» — «только плохое известие — хорошее известие»). Если в своей прозе я концентрируюсь на грусти, неосуществленности и несчастьях, то делаю это не из какой-то мазохистской веры в то, что только разочарование, боль и слезы заслуживают внимания (моего и читателя). Я знаю, что счастье, исполнение желания и радость для большинства из нас лишь кратковременный всплеск. Он длится недолго, и к тому же это состояние можно описать почти одними и теми же словами. Не только в литературе. У счастливых людей практически идентичные энцефалограммы, в их мозгу томографы регистрируют активность в тех же самых его участках, в их крови и других системных жидкостях эндокринологи фиксируют практически одинаковые концентрации тех же самых гормонов, а биохимики и нейрофизиологи — тех же самых эндорфинов. И это у представителей самых разных, несхожих культур (захватывающе пишет об этом антрополог д-р Хелен Фишер в своей «Анатомии любви»). Оргазмы (если их принять за универсальный общий знаменатель абсолютного счастья) у всех нас вызывают почти идентичные физиологические реакции, и мы переживаем их похоже. Счастье рядится в одинаковые мундиры. Знаки отличия в виде звездочек и лычек на погонах — малозаметная и для стороннего наблюдателя несущественная деталь. Счастливые люди точно взводы (не армии ведь) одинаково одетых солдат на параде. Как скучна группа людей, идущих вместе нога в ногу, с одинаковым выражением на лицах. Интересно отметить, что большинство диктатур хотело или хочет одеть своих граждан в своего рода униформу (например, Китай времен культурной революции или напоминающая заповедник сегодняшняя Северная Корея), чтобы из индивида сделать единицу. Им, диктатурам, кажется, что таким образом они осчастливливают свои народы. Ты тоже заметила ту печальную историческую закономерность, что везде, где люди пытались превратить свое государство в рай на земле, оно, государство, превращалось в ад? Диктаторы считают, что если все будут выглядеть так же, как и одетый во френч непогрешимый руководитель или бесконечно мудрый первый секретарь, то и автоматически думать тоже станут одинаково. Это, конечно, космических размеров фантазия больных властью анахроничных постмарксистов. Пока еще никому не удавалось завладеть умами людей с помощью униформизации нижнего белья.

А вот горе — оно безумно разнообразно, его невозможно ни во что обрядить, ему присуща непредвиденная химия, оно иначе протекает во времени, оно не хочет идти в одном ряду со всеми и в ногу. Оно растекается в самых разных направлениях, и многие из этих направлений не исследованы. Ни у физиков, ни у лириков. Вот почему я пишу о горе, о несчастьях. Кроме того, описывая горе, легче не впасть в плагиат и не надоесть читателям. Может, именно поэтому литература последних примерно двух с лишним тысяч лет, в сущности, литература, описывающая горе человеческое. Из трилогии Данте больше остальных привлекает «Ад», кое-кто с интересом, но без краски на лице читает «Чистилище», но «Рай»… Если его вообще хоть кто-нибудь решится прочесть, как правило, скучает.

Я сделал попытку объясниться относительно «расписывания несчастий». Я имею в виду мою последнюю книгу «Интимная теория относительности», изданную солидным краковским издательством «Выдавництво Литерацке». Беседу со мной вела г-жа Казимера Щука. Журналистка, литературный критик, феминистка. По мнению некоторых (и по моему тоже), она слишком ортодоксальна в своих убеждениях и способах изложения своих убеждений. Я прилетел (а ты ведь знаешь, как я боюсь летать) из Франкфурта в Варшаву, специально оформил отгул на этот день и узнал, что я «написал плохую книгу об одних только несчастьях». Кроме того, я узнал это в присутствии некоего профессора литературы, под объективами камер и, думается, под взглядами зрителей, которые увидят запись нашей беседы на каналах TVN и TVN24. Писать и издавать книги — это тоже, между прочим, акт смелости. Об этом должен знать каждый, кто хочет писать и хочет, чтобы его читали. В науке, в которой я работаю, в которой существую, «произведение» (назовем это так) рецензируют перед опубликованием, в литературе — после. Магия литературы состоит, в частности, в том, что не всё и не всем обязано нравиться. Даже не должно. Поэтому бестселлеры у меня вызывают такое подозрение. Меня очень больно задевают, — хотя прошло уже достаточно долгое время и можно было найти в себе силы справиться с этой болью, — ругательные рецензии в СМИ. Каждую свою книгу я переживаю как зачатие, вынашивание в себе и рождение очередного ребенка. И когда потом какой-то литературный критик начинает хаять этого моего ребенка, я очень переживаю… Недавно я слышал; от кого-то из так называемой варшавской богемы, что Казимера Щука сама написала какую-то книгу. Ты что-нибудь об этом знаешь? Хотелось бы почитать.