Черный Ангел - Джон Коннолли

Холл поднялся на чердак, пригибая голову, чтобы не удариться о низкий потолок, и начал прокладывать себе путь между коробками и скатанными ковриками, пока не добрался до нужной полки. Меч все еще лежал там, в оберточной бумаге и прозрачном целлофане, но он ничего этого пока не тронул.

За мечом лежала запертая коробка. Он всегда хранил ее запертой, хотя бы потому, что там находился пистолет и он не хотел, чтобы кто-то из мальчишек, когда они были маленькими, обнаружив его, начал играть с ним.

Ключ хранился в банке с ржавыми гвоздями, подальше от шаловливых ручонок. Он вывалил часть гвоздей на пол, вытащил ключ и открыл им коробку. Рядом стоял дорожный сундук, заполненный старыми, когда-то дорогущими книгами в твердом переплете, на него он и сел передохнуть, держа коробку на коленях. Какая-то она стала тяжелая, много тяжелее, чем отложилось в его памяти, но прошло очень много времени с тех пор, как он открывал ее, а он не становился ни моложе, ни крепче. Вдруг он подумал, что все это плохие воспоминания и старые грехи, которые потяжелели с годами. Эта коробка как раз и была материальным воплощением греха, приобретшего объем, вес и форму. Ему чудилось, что она тянет его голову вниз, как если бы она висела на цепи, обвивавшейся вокруг его шеи.

Он открыл коробку и начал медленно выкладывать содержимое на пол у своих ног: сначала пистолет, потом кинжал. Серебряные ножны с чернением, украшенные главной эмблемой смерти.

Когда-то он самым тщательным образом обработал кинжал, прежде чем убрать его на хранение, и тогдашние его предосторожности не пропали даром. Целлофан снялся легко, и в тусклом свете сверкнуло лезвие, смазывавший его жир придал ему дополнительный блеск.

Он положил кинжал около пистолета и вытащил третий трофей. Многие солдаты привозили с войны железные кресты, снятые с врага, самые простые. Но сейчас Холл держал в руке крест, украшенный венком из дубовых листьев. «Офицер, с которого снял тогда этот крест, должно быть, совершил какой-то особенный поступок, — думал Холл. — Он, наверное, пользовался особым доверием, если его послали в Нарбону, чтобы разыскать монастырь Фонтфруад и забрать то, что хранилось в этом монастыре».

Теперь только два предмета оставались в коробке. Первым был золотой крест, размером в четыре дюйма, украшенный рубинами и сапфирами. Холл сохранил его, наверное, даже помимо своей воли. Он был очень красив, этот крест, и ему иногда казалось, что крест этот символизировал его собственную потерянную веру. Теперь, когда приближалось время смерти, он начал понимать, что не совсем отошел от веры. Крест всегда оставался запертым в глубине чердака вместе с его прошлым и прошлым его жены и детей. По правде сказать, что-то из его прошлого было совершенно бесполезно, о чем-то было бы лучше совсем забыть. Но ведь осталось же что-то в его жизни, что нельзя было вот так отвергать, что хранило свою ценность даже в чердачной пыли, среди всего этого хлама пустых воспоминаний.

Он провел кончиком пальцев по поверхности креста: вот рубин, размером с ноготь его большого пальца. "Я сохранил крест, потому что он стоит очень дорого, — сказал он себе. — Я оставил его, потому что он был великолепен и потому что где-то в своем сердце и душе я все еще верил в его силу, чистоту и совершенство. Я верил в то, что он олицетворял собой. Он всегда лежал на этом месте в коробке, преграждая путь к тому кусочку пергамента на самом дне, олицетворял что-то незыблемое, делая содержание пергамента менее опасным, Ларри Крэйн не понимал этого, не верил ни во что. Но я-то верил. Меня же растили в вере, и я буду умирать в вере. То, что я сделал в Фонтфруаде, ужасно, и я буду наказан за это после смерти. И все же в тот момент, коснувшись кусочка пергамента, я понял, что это было связано с чем-то еще более омерзительным, чем сотворенное мною зло в монастыре во Франции.

Те немцы рисковали жизнью не ради золота и драгоценных камней. Для них это были всего лишь безделушки. Нет, они пришли туда за тем обрывком пергамента, и если тогда и случилось что-то хорошее в мире, так это то, что он не попал к ним в руки. Хотя этого и недостаточно, чтобы спасти меня от проклятия. Нет, мы с Ларри Крэйном будем гореть в аду вместе за содеянное нами той ночью".

* * *

Эсэсовцы со всех сторон спускались вниз по ступенькам, как потоки грязной, мутной воды, и сливались вместе в небольшом внутреннем дворе перед входом в церковь, создавая своего рода почетный караул для четырех в штатском, вылезших из бронетранспортера. Из укрытия Холл видел, как старый монах попытался преградить им путь. Его отшвырнули в руки выстроившихся солдат, а те откинули его дальше к стене. Холл слышал, как он пытался поговорить с офицером высокого чина, тем, с кинжалом на поясе и рыцарским крестом на шее, который сопровождал мужчин в штатском. Монах протягивал ему свой украшенный драгоценными камнями золотой крест. Холл не понимал по-немецки, но было ясно: монах пытался убедить офицера, что он может показать ему, где лежит еще больше всякого золота, если тот захочет.

Офицер резко оборвал его, затем он и те, в штатском, вошли в церковь. Холл услышал крики и короткую автоматную очередь. Затем кто-то громко приказал прекратить огонь — это Холл, уже различавший некоторые немецкие слова, понял. Он не знал, как долго все будет длиться. Как только немцы доберутся до того, за чем они прибыли сюда, они не оставят в живых ни одного свидетеля.

Холл начал пробираться назад, прячась в тени, пока не добрался до деревьев и не уткнулся в бронетранспортер. Пассажирская дверь была открыта, за рулем сидел солдат, наблюдавший за происходящим во внутреннем дворе. Холл вытащил из ножен свой штык и пополз к самому краю дороги. Когда он убедился, что его не видно другим солдатам, он, пригнувшись, перебрался через размытую дорогу и залез внутрь машины. Немец почувствовал его присутствие только в последнюю минуту и уже хотел поднять тревогу, но Холл левой рукой зажал ему рот, а правой воткнул штык в самое сердце.

Насаженный на штык немец задергался, затем замер. Холл пригвоздил его к сиденью, затем проскользнул из кабины в заднюю часть бронетранспортера. Он хорошо видел солдат справа на ступенях лестницы и большую часть тех, кто стоял во внутреннем дворе, но налево от него стена скрывала еще по крайней мере троих. Он посмотрел налево и тут увидел Крэйна, следившего за его действиями из зарослей кустарника. «Хотя бы на этот раз, — подумал Холл, — сделай все правильно, Ларри». Он пальцем показал Крэйну, что тот должен обойти бронетранспортер сзади, не покидая кустарник, чтобы контролировать немцев, невидимых Холлу. Спустя какое-то время Крэйн кивнул и начал двигаться.

* * *

Ларри Крэйн попытался зажечь сигарету, но эти ироды, будь они прокляты, убрали прикуриватель из «вольво», чтобы не поощрять курильщиков портить прошедшую предпродажную подготовку машину табачным дымом. Он обшарил карманы, но его собственная зажигалка куда-то пропала. Он, вероятно, в спешке оставил ее дома, когда собирался на встречу с этим старым хрычом Автокоролем, чтобы осчастливить того перспективой неожиданно свалившегося богатства.

Ларри схватил первый попавшийся под руку пиджак. Он терпеть не мог этот пиджак, во-первых, из-за кожаных заплат на локтях, во-вторых, из-за слишком длинных рукавов, и старался его не надевать, чтобы не походить на еврейского профессора из Нью-Йорка. Ему вовсе не хотелось чувствовать себя старше и меньше ростом. Теперь из-за той спешки, будь она неладна, он не мог закурить. Можно биться об заклад, что Король не запер за собой дверь в дом, когда зашел внутрь. Ларри прикинул, где можно найти спички. Скорее всего, на кухне. В худшем случае, он сможет прикурить от плиты. Ему не впервой, он как-то даже подпалил себе брови, и с тех пор правая бровь росла пучками.