Свои и чужие - Петр Хомяков

Так что чем дальше, тем больше охота на людей превращалась в противостояние, сначала на равных, а затем империя неизбежно начала проигрывать. Ибо качество человеческого материала вне империи всегда гораздо выше. Люди не так измотаны и стрессированны. Не столь подлы, запуганы и малоинициативны. Так что при прочих равных, империю всегда бьют её здоровые соседи.

В конце концов, как это не раз потом бывало в истории, жертвы агрессии перешли в контрнаступление. Следы этого неизбежного и логичного контрнаступления зафиксированы в исторических мифах. Мы не можем сказать конкретно, когда имело место первое контрнаступление и в каком конкретно мифе оно отражено.

Лично нам представляется очень правдоподобным описание нашествия гиксосов на Египет. Согласно «исторической легенде» гиксосы захватили дельту Нила, основали там своё царство, но потом были разгромлены египтянами.

Это весьма симптоматичная схема. Империя вторгается на территории, где в принципе возможна организация контрнаступления. Это контрнаступление в итоге следует. Захватывается часть империи, а иногда и она вся. Но захватчики, вернее их верхушка, перенимают имперскую организацию. Потом по-имперски истощают не только захваченное население, но и свой собственный народ, ставший частью империи.

И тогда либо растворяются в новой объединённой империи, либо терпят поражение от её остатков и в итоге тоже растворяются.

Таким образом, границы империи всё время колеблются. Но в целом империя, пульсируя, расширяется. А главное, расширяется пространство имперской модели организации общества. Но а) расширяется в описанной ситуации медленно и б) пока остаётся неизменной политическая и социально-экономическая модель ранней империи.

В этой ситуации незыблемости исходной модели рано или поздно обязательно наступает момент, когда приток новых рабов с окрестных территорий если не иссякает, то, во всяком случае, сокращается. И тогда империя нехотя переходит к чуть менее людоедским способам эксплуатации населения (хотя оно все равно последовательно деградирует и требуется новое пополнение людских ресурсов).

Но как только намечается тенденция рационализации по отношению к подданным, она немедленно используются верхушкой. Верхи начинают «хорошо жить». И их образ жизни делается привлекательным для части аристократии (пока ещё в истинном понимании этого термина) окрестных племён.

После этого может быть выработан более эффектный механизм расширения империи – «федеративный». Но для этого надо сделать для местных верхов привлекательной саму идею вхождения в имперскую элиту. А потом с их помощью создавать промежуточные центры управления на местах, этакие форпосты расширения империи, где былая аристократия становится частью имперской элиты.

Потом в истории этот механизм будет применён неоднократно. И всегда при переходе от голого насилия к методам «федеративного расширения» империя «делает скачок», начиная резко расширяться.

При этом для внешнего наблюдателя зачастую остаётся загадкой, почему вдруг произошёл подобный скачок, ведь баланс сил ничуть не изменился. Впрочем, мы ещё обратимся к данному вопросу чуть ниже.

В Первой же империи впервые в истории этот процесс смены стратегии происходил следующим образом.

Первые попытки расширения империи за её естественные первоначальные границы были предприняты тогда, когда государственный террор в молодом ещё первом государстве был в самом разгаре и распространён до самого верха. Более того, пока поток рабов из Палестины был достаточно обилен, модель внутренних отношений в Первой империи вряд ли пересматривалась.

А такая модель отношения вряд ли была привлекательной для верхушки окрестных обществ. Поэтому война за расширение империи стала бессмысленным цикличным процессом, одним из наиболее ярких эпизодов которого стало контрнаступление гиксосов. Между тем потом поток новых рабов иссяк.

Надо было переходить к менее людоедским моделям организации общества внутри империи. И плодами этого перехода в первую очередь воспользовалась верхушка. Не могла не воспользоваться.

Жрец и особенно жрица для верхушки заменили палача. Более того, имперский образ жизни верхов и освящающая его имперская религия, мы покажем это ниже, стала основным механизмом в обеспечении вну-триимперского единства верхушки.

А затем религия стала основным механизмом и для обеспечения имперской экспансии на территории, заселённые родственными в расово-этническом отношении племенами.

Последнее весьма важно. Верхушка окрестных обществ в этническом или хотя бы расовом отношении должна быть идентична верхушке империи, чтобы легко, без психофизиологических затруднений, перенимать ментальность своих «более цивилизованных» имперских коллег.

Это условие в данном случае было выполнено. И древнее население Египта, и население древних Израиля и Палестины было в расово-этническом отношении однородно и принадлежало к семитским племенам, вернее, к их предкам.

Вырисовывается очень интересная картина, которая потом не раз наблюдалась в истории человечества. Могучая, спаянная дисциплиной, аскетичная и побеждающая империя, расширяется, тем не менее, медленно и трудно. Более того, она неуклонно теряет потенциал, несмотря на военные победы.

Потом наступает слом, развал, падение нравов и окончательная деградация населения, череда поражений. Но… империя не гибнет, а вдруг начинает интенсивно распространяться «без единого выстрела». К ней начинают добровольно и полудобровольно присоединяться очень многие территории, дотоле стойко сопротивлявшиеся. Войны на окраинах зачастую принимают «странный» характер. А иногда ведутся просто формально для того, чтобы местная аристократия имела основания сдаться империи как бы после боя.

Не так ли долго, честно и трудно воевал Рим, медленно распространяясь из окрестностей Вечного города и платя за каждый свой шаг кровью. А потом вдруг вопреки логике захватил все Средиземноморье в условиях утраты единства верхушкой и бесконечных гражданских войн в метрополии.

Не так ли сейчас, уже почти ничего не производящая и, по большому счёту, весьма уязвимая, несмотря на свою видимую мощь, Америка (которая хотя и не является империей в классическом смысле, но очень хочет быть таковой), захватывает в свою орбиту страну за страной.

Образно говоря, для внешнего наблюдателя создаётся впечатление, что суровый воин с трудом завоёвывает каждый метр нового пространства, изнемогая от усилий. А потом, устав от ран и ратных трудов, вдруг падает и превращается в опытную, но больную, заразную проститутку. И ей вдруг начинают без боя сдаваться ранее неприступные крепости, признавая своей императрицей.

Разумеется, такую модель экспансии надо было отыскать и оформить. Искалась она, в отличие от модели первого государства, трудно и долго. И впервые отрабатывалась эта модель расширения империи именно на территориях современных Израиля и Палестины. Вовлекая эти земли в свой состав, империя совершенствовала и свою собственную модель.