Игра на вылет - Андрей Ильин

— Больше вас бить не будут, — сказал «ангел-хранитель». Сейчас, следуя сценарию, он должен добавить — «если вы ответите на несколько вопросов». В том смысле, что не вынуждайте нас на крайние меры. Но «ангел» сказал не по сценарию:

— Бить не будут. Допрашивать тоже не будут. Вы напишите все, что посчитаете нужным, сами. Вот ручка, вот бумага. Я зайду через час.

А вот это уже в мои планы не входило. Не для того я из себя живца изображал, чтобы умирать молча. Я хотел говорить. Мне надо было говорить. Мне надо было заставить их задавать себе вопросы. Только так я мог вынудить своих противников проговориться. Я ставил на вопросы. Я не был настолько наивен, чтобы надеяться в ходе получасовой душеспасительной беседы усовестить элодея до степени раскаяния. Это только в кино отрицательные герои успевают превращаться в положительных за сто двадцать экранных минут. В жизни на это уходят годы.

Мне нужны были вопросы. Возможно более детализированные. Из любого такого вопроса я смогу впоследствии выкристаллизовать кусочек правды. Спросив — каким образом я догадался о месте закладки заряда или от кого узнал о подробностях покушения, — они тем самым признают факт покушения. Ведь нельзя спросить о том, чего не знаешь!

Это если очень схематично. На самом деле таких лобовых вопросов не будет. Но будет масса других, которые суммарно, соответствующим образом выстроенные, точно укажут на степень осведомленности тех, кто их задавал. Ответы запрятаны в вопросах!

Только в одном случае невозможно дознаться до правды — когда никто никого ни о чем не спрашивает. В том случае, с которым столкнулся я!

— Я не могу писать, у меня разбиты пальцы.

— Мы не торопим.

— Я отказываюсь писать! Мне трудно сосредоточиться.

— Хорошо, тогда писать буду я. Говорит с ленцой, чуть не через зевоту. Психологически они все выстроили очень верно.

Долгое без опаски смертельного исхода избиение, демонстрация безразличия как к жизни, так и к показаниям подследственного (приспичило — на пиши, а нам с тобой заниматься охотки нет), и как результат его неизбежный страх упустить последнюю возможность сохранить здоровье. Короче, навязывание своей воли с одновременным обесцениванием предлагаемого товара. Базарный ряд за полчаса до закрытия рынка. И показная, ладно, можешь болтать, если трудно ручку держать, уступка в конце — цени доброту следователей. Кто в таких обстоятельствах откажется от разговора? Кто, оттягивая — момент возвращения баскетболистов-костоломов, не будет страдать многословием, вспоминая и подробно рассказывая о все новых и новых фактах.

Они попали точно в цель. Правда, в моем случае но совсем в ту, которую брали на мушку. Но попали!

И я начал говорить: длинно, путано, нарываясь на дополнительные вопросы, которых так и не последовало. Потому что если бы я просто молчал, меня просто бы били. На том и строился их расчет.

Диалога не получилось.

Получился монолог. Причем тупой монолог. Я нес всякую ахинею, сн молча выслушивал ее. Два болванчика — один с шевелящимися губами, другой с согласно покачивающейся головой. Вернее, один болванчик, а другой — просто болван, переоценивший свои силы.

— Все? — спрашивал собеседник, когда я замолкал более чем на две минуты.

— Нет, — отвечал я и снова, но чуть другими словами повторял то, что излагал ранее. Короче, сказка про белого бычка.

Он так же добросовестно прослушивал знакомую, из серии мало что видел, мало что слышал, но все готов рассказать, сказочку, делая пометки в лежащих на столе листах.

— Теперь все?

Далее тянуть волынку было бессмысленно.

— Теперь все!

Я проиграл.

Собеседник собрал бумаги и вышел. Ничего не объясняя.

За его молчаливым уходом могло последовать все что угодно: возвращение костоломов, слепой выстрел в голову из невидимой щели в стене, пожизненное заключение. Все — кроме освобождения.

Но последовало то, что я в своих предположениях даже не рассматривал.

Меня потревожили только через сутки. В помещение вошел свежий, которого я еще ни разу не видел, человек. Одно это уже было странно. Заговорщики не любят без крайней необходимости демонстрировать новые лица. Человек сел за стол, коротким жестом отослав всю охрану.

Неужели поклевка? Неужели изжеванный рыбьей мелюзгой живец таки привлек внимание крупной рыбины?

— Зачем вы явились к нам?

— Я уже говорил — предложить информацию.

— В обмен на что?

— На жизнь.

— Но, оставаясь на свободе, вы ее имели изначально.

— Увы, нет. Я стал слишком опасен своим старым хозяевам. Тому есть основания. Вопрос моей ликвидации — это вопрос только времени. Системе может противостоять только система. Например, ваша. Защитить свою жизнь в одиночку я не могу. Кроме того, для безопасного ухода мне понадобятся деньги. Очень большие деньги. И очень большие связи. Вы понимаете — хирургическая пластика, документы, визы, прикрытие, отвлекающие мероприятия. Я не желаю провести остаток жизни, прячась в глухой деревне, в чужом подполье, за кадушкой с квашеной капустой. Я хочу жить нормально. И даже хорошо. Так, как я это заслуживаю. Задачи подобных масштабов один человек решить не в состоянии.

— Допустим. Но тогда где информация? Я прослушал ваши показания. Они очень многословны, очень многозначительны и эффектны на слух. И еще они очень бесполезны.???Туликове??? бесполезны. Вы не сказали ничего сверх того, о чем нам и так известно.

— Товар по деньгам.

— То есть?

— Мне не предложили реальной цены, Я просил жизнь, а не это. — Я обвел пальцем собственную распухшую физиономию. — Дайте настоящую цену, тогда поговорим о товаре.

Незнакомец усмехнулся:

— В общем, логично. Настолько, что вначале я подумал так же. Я подумал, что туповатый исполнитель ценой предательства пытается выторговать себе сытую жизнь. Не такая уж редкая ситуация. Наверное, это объяснение меня бы устроило. Раньше. Но не теперь, когда положение вещей изменилось. Что-то я не слышал, чтобы крысы стремились вскарабкаться на тонущий корабль. С тонущего на берег соскочить — это сколько угодно. Это нормально. Наоборот редко. Только если это сошедшая с ума крыса. Или очень хитрая крыса. Или знающая то, чего не знает даже сам капитан.

Оправдана в подобной ситуации подозрительность? По-моему — вполне. К нам, после того как мы потерпели сокрушительный провал, переходит с победившей стороны человек, чтобы просить защиты. Тут только дурак не задумается.

Я задумался. Я очень задумался. И задумался не один. Я привлек к сотрудничеству специалистов. Разных. От актеров и психологов до лингвистов. И знаете, что они мне поведали? Что этот человек, — указал он на бумагу, — говорит много меньше, чем хочет сказать, что речь его заранее составлена, заучена и срежиссирована. И что режиссура эта сырая. Посредственная режиссура. В общем, если одной фразой — говоривший говорит не то, что думает, а думает не то, что говорит. Я привык доверять мнению специалистов. Итак, первый вывод — вы не тот человек, за которого пытаетесь себя выдавать. Но какой?