В пекле огненной дуги - Виталий Мальков

— Бегом! — скомандовал Александр и сам побежал.

Потапов открыл ответный огонь, пятясь и закрывая собой товарищей.

Окоп был уже в паре метров, когда в левое плечо что-то сильно ударило, едва не сбив Александра с ног. Он преодолел эти два метра двумя прыжками и, скатившись вместе с ношей на дно окопа, положил убитого рядом с собой. Только после этого ощутил в плече дикую тупую боль, от которой аж затошнило и потемнело в глазах.

— Товарищ лейтенант, у вас кровь. Вы ранены?

Александру потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что перед ним сидит на корточках сержант Воронин и обеспокоено вглядывается в его лицо.

— Кажется, зацепило, Ваня, — с трудом произнёс Александр. — Перевяжи плечо…

Сержант куда-то исчез, но быстро вернулся и, отрезав чёрным ножом окровавленный рукав гимнастёрки командира, стал туго пеленать бинтом простреленную руку.

Тем временем вокруг опять закипел бой.

— Снова полезли? — спросил Александр, скрипя зубами от боли.

— Полезли, товарищ лейтенант. Полезли. — Воронин сделал узел. — Подвязать?

— Не надо. — Александр попробовал пошевелить рукой и застонал, но зато с радостью отметил, что конечность худо-бедно работает. — Вроде, кость цела. Ничего, сейчас боль немного утихнет, и порядок.

— Может, спирту? — предложил сержант.

— Спирту? — Александр несколько секунд поразмышлял и решил, что пара глотков не помешает. — Давай.

Воронин опять исчез и на этот раз вернулся с фляжкой.

— От боли само то, — с улыбкой сказал он, отвинчивая крышку.

— Само то, — передразнил его Александр и дважды приложился к фляжке.

«Огненная жидкость» немедля оказала «лекарственное» действие — боль отодвинулась на второй план, и мысли в голове немного прояснились.

Отдав Воронину фляжку, он приподнялся и выглянул из-за бруствера, оценивая обстановку. Сразу понял, что ситуация сложилась серьезная — противник насел на взвод с двух сторон и уже опасно приблизился. Судя по всему, гитлеровцы были решительно настроены на захват высоты и пёрли вперёд, не считаясь с потерями.

«Не меньше роты, — прикинул Александр. — Да, тяжко нам придётся… А может, отдать им, к едрене фене, эту высотку? Отойти к батальону, а потом, с подкреплением, отбить её? В конце концов, силы слишком неравны. Мы и так вон уже сколько немчуры положили… Десятка три-четыре… Никто нам не ставил задачу стоять здесь насмерть… На исход всей битвы эта высота всё равно не повлияет, зато людей сохраню…»

Он представил, как появляется перед ротным и докладывает ему о том, что оставил занимаемую высоту… «под натиском превосходящих сил противника», представил лицо Васильева, слушающего такой «доклад»… Как после этого ротный будет относиться к нему? А политрук Утенин, обещавший принять его в партию? А комбат и командир полка? Да и другие офицеры?.. Да и сможет ли он сам потом нормально чувствовать себя рядом с ними?..

«Нет, Санёк, отступить отсюда мы не имеем никакого морального права!.. Никакого!.. Сейчас здесь, по сути, проходит наша граница, и мы должны охранять её, чтобы через неё не прошла ни одна фашистская сволочь! И никак по-другому…»

Он стал стрелять из ТТ практически не целясь, как учили в Высшей пограничной школе. И каждый раз попадал! Один выстрел — один уничтоженный враг!..

Одним движением пальца сбросив опустевший магазин, быстро вставил второй и выпустил его сразу весь, патрон за патроном. Затем Александр спрятал пистолет в кобуру и, схватив трофейную лопатку поднялся из окопа навстречу врагу.

— За Родину! За Сталина!..

Страха он совсем не ощущал, потому что бояться этих сволочей было стыдно. Да, они могли сейчас легко убить его, но он их всё равно ничуть не боялся, потому что они были недостойны его страха. Он чувствовал к ним только презрение и ненависть!

В этот момент Александр вдруг представил себя былинным русским богатырём, одним из тех, о которых слышал в малолетстве от своего деда Игната. И теперь он уже стал не просто командиром взвода, а защитником всей Руси, над которой глумится, куражась, проклятая нечисть. И ему нужно эту нечисть одолеть, расчистить от неё родную землю-матушку. И не смеет он дрогнуть перед этой нечистью, хоть и много её тут собралось, иначе некому тогда вообще будет защитить родные русские поля и леса, города и сёла.

И тут словно некая высшая, небесная сила вошла в него, и Александр действительно почувствовал себя могучим богатырём, способным сокрушить бессчётные орды врагов, и начал крушить их своей лопаткой, как мечом-кладенцом. Его руками и ногами управляли инстинкты и рефлексы, заложенные в тренировках и предыдущих рукопашных схватках. Тело словно зажило самостоятельной жизнью, совершая нужные ему движения.

Рубанул по горлу одного немца, потом всадил лезвие лопатки глубоко в лицо второму, и тот заверещал не по-человечески, будто какое-то животное перед смертью.

В то же время он каким-то невероятным образом успевал обозревать всё поле боя. Хорошо видел, как упал, простреленный автоматной очередью, Ордал-бай Джанабаев, и как схватился за распоротый немецким штыком живот Гриша Гончаренко, который успел перед этим уложить «чёрным» ножом пару фашистов.

Вообще каждый из пограничников дрался неистово и бесстрашно, будто все они, как и Александр, обрели великую силу

Сержант Воронин тоже сражался с ножом в руках. Он напал сразу на двух немцев и тут же уложил одного из них ударом в печень. Второй в ужасе выпучил глаза и, забыв про автомат, попятился, закричав:

— Das ist Magie! Schwarz Messer!

Воронин не дал ему убежать, всадив нож прямо в сердце.

Но тут третий немец нанёс сержанту предательский удар в спину, и Иван сам упал на поверженного врага, и кровь их смешалась на земле, и оба они так и остались лежать, похожие на обнявшихся друзей.

Александр прыгнул на немца, который только что убил хорошего орловского парня Ваню Воронина, и перебил ему лопаткой шею, отомстив за сержанта.

А в следующую секунду он увидел метрах в десяти перед собой огненные вспышки автоматной очереди и бросился прямо на них, чтобы защитить от этих смертельных вспышек своих бойцов. Он вспомнил те движения, которые совершал младший лейтенант милиции Пужай-Череда, когда бежал к избе, где засели дезертиры, и стал повторять их.

Пули засвистели справа и слева, и этот свист говорил о том, что смерть витает где-то рядом. И одна из этих подлых пуль попала в него, сильно ударив в грудь. Но Александр всё же сделал последние шаги и, выбив из рук немца автомат, рубанул по сытой, холёной роже ненавистного врага. Брызнула кровь, и гитлеровец с воплем схватился за своё разрубленное наискось лицо, и Александр опять ударил его — в горло, и вопль перерос в хрип и бульканье, означавшие близкую гибель…

После этого невыносимая, давящая боль разлилась по его груди, мешая двигаться и даже дышать, и сознание стало куда-то проваливаться. А потом он почувствовал, как несколько крепких рук подняли его непослушное тело и понесли.