Портрет Дориана Грея - Оскар Уайльд

— А я говорю — тот. Интересно, какова будет ваша дальнейшаяжизнь. Только не портите ее отречениями. Сейчас вы — совершенство. Смотрите же,не станьте человеком неполноценным. Сейчас вас не в чем упрекнуть. Не качайтеголовой, вы и сами знаете, что это так. И, кроме того, не обманывайте себя,Дориан: жизнью управляют не ваша воля и стремления. Жизнь наша зависит от нашихнервных волокон, от особенностей нашего организма, от медленно развивающихсяклеток, где таятся мысли, где родятся мечты и страсти. Вы, допустим,воображаете себя человеком сильным и думаете, что вам ничто не угрожает. Амежду тем случайное освещение предметов в комнате, тон утреннего неба, запах,когда-то любимый вами и навеявший смутные воспоминания, строка забытогостихотворения, которое снова встретилось вам в книге, музыкальная фраза из пьесы,которую вы давно уже не играли, — вот от каких мелочей зависит течение нашейжизни, Дориан! Браунинг тоже где-то пишет об этом. И наши собственные чувстваэто подтверждают. Стоит мне, например, ощутить где-нибудь запах духов «белаясирень», — и я вновь переживаю один самый удивительный месяц в моей жизни. Ах,если бы я мог поменяться с вами, Дориан! Люди осуждали нас обоих, но вас онивсе-таки боготворят, всегда будут боготворить. Вы — тот человек, которого нашвек ищет… и боится, что нашел. Я очень рад, что вы не изваяли никакой статуи,не написали картины, вообще не создали ничего вне себя. Вашим искусством былажизнь. Вы положили себя на музыку. Дни вашей жизни — это ваши сонеты.

Дориан встал из-за рояля и провел рукой по волосам.

— Да, жизнь моя была чудесна, но так жить я больше не хочу,— сказал он тихо. — И я не хочу больше слышать таких сумасбродных речей, Гарри!Вы не все обо мне знаете. Если бы знали, то даже вы, вероятно, отвернулись быот меня. Смеетесь? Ох, не смейтесь, Гарри!

— Зачем вы перестали играть, Дориан? Садитесь и сыграйте мнееще раз этот ноктюрн. Взгляните, какая большая, желтая, как мед, луна плывет всумеречном небе. Она ждет, чтобы вы зачаровали ее своей музыкой, и под звуки ееона подойдет ближе к земле… Не хотите играть? Ну, так пойдемте в клуб. Мысегодня очень хорошо провели вечер, и надо кончить его так же. В клубе будетодин молодой человек, который жаждет с вами познакомиться, — это лорд Пул,старший сын Борнмаута. Он уже копирует ваши галстуки и умоляет, чтобы я егопознакомил с вами. Премилый юноша и немного напоминает вас.

— Надеюсь, что нет, — сказал Дориан, и глаза его сталипечальны. — Я устал, Гарри, я не пойду в клуб. Скоро одиннадцать, а я хочупораньше лечь.

— Не уходите еще, Дориан. Вы играли сегодня, как никогда.Ваша игра была как-то особенно выразительна.

— Это потому, что я решил исправиться, — с улыбкой промолвилДориан. — И уже немного изменился к лучшему.

— Только ко мне не переменитесь, Дориан! Мы с вами всегдаостанемся друзьями.

— А ведь вы однажды отравили меня книгой, Гарри, — этого явам никогда не прощу. Обещайте, что вы никому больше не дадите ее. Это вреднаякнига.

— Дорогой мой, да вы и в самом деле становитесь моралистом!Скоро вы, как всякий новообращенный, будете ходить и увещевать людей не делатьвсех тех грехов, которыми вы пресытились. Нет, для этой роли вы слишком хороши!Да и бесполезно это. Какие мы были, такими и останемся. А «отравить» вас книгойя никак не мог. Этого не бывает. Искусство не влияет на деятельность человека,— напротив, оно парализует желание действовать. Оно совершенно нейтрально. Такназываемые «безнравственные» книги — это те, которые показывают миру егопороки, вот и все. Но давайте не будем сейчас затевать спор о литературе!Приходите ко мне завтра, Дориан. В одиннадцать я поеду кататься верхом, и мыможем покататься вместе. А потом я вас повезу завтракать к леди Бренксам. Этамилая женщина хочет посоветоваться с вами насчет гобеленов, которые онасобирается купить. Так смотрите же, я вас жду!.. Или не поехать ли намзавтракать к нашей маленькой герцогине? Она говорит, что вы совсем пересталибывать у нее. Быть может, Глэдис вам наскучила? Я это предвидел. Ее остроумиедействует на нервы. Во всяком случае, приходите к одиннадцати.

— Вы непременно этого хотите, Гарри?

— Конечно. Парк теперь чудо как хорош! Сирень там цветет такпышно, как цвела только в тот год, когда я впервые встретил вас.

— Хорошо, приду. Покойной ночи, Гарри.

Дойдя до двери, Дориан остановился, словно хотел еще что-тосказать. Но только вздохнул и вышел из комнаты.

Был прекрасный вечер, такой теплый, что Дориан не наделпальто и нес его на руке. Он даже не обернул шею своим шелковым кашне. Когда он,куря папиросу, шел по улице, его обогнали двое молодых людей во фраках. Онслышал, как один шепнул другому: «Смотри, это Дориан Грей». И Дориан вспомнил,как ему раньше бывало приятно то, что люди указывали его друг другу, глазели нанего, говорили о нем. А теперь? Ему надоело постоянно слышать свое имя. Иглавная прелесть жизни в деревне, куда он в последнее время так часто ездил,была именно в том, что там его никто не знал. Девушке, которая его полюбила, онговорил, что он бедняк, и она ему верила. Раз он ей сказал, что в прошлом велразвратную жизнь, а она засмеялась и возразила, что развратные люди всегдабывают старые и безобразные. Какой у нее смех — совсем как пение дрозда! И какона прелестна в своем ситцевом платьице и широкополой шляпе! Она, простая,невежественная девушка, обладает всем тем, что он утратил.

Придя домой, Дориан отослал спать лакея, который не ложился,дожидаясь его. Потом вошел в библиотеку и лег на диван. Он думал о том, что емусегодня говорил лорд Генри.

Неужели правда, что человек при всем желании не можетизмениться? Дориан испытывал в эти минуты страстную тоску по незапятнаннойчистоте своей юности, «бело-розовой юности», как назвал ее однажды лорд Генри.Он сознавал, что загрязнил ее, растлил свою душу, дал отвратительную пищувоображению, что его влияние было гибельно для других, и это доставляло емужестокое удовольствие. Из всех жизней, скрестившихся с его собственной, егожизнь была самая чистая и так много обещала — а он запятнал ее. Но неужели всеэто непоправимо? Неужели для него нет надежды?

О, зачем в роковую минуту гордыни и возмущения он молилнебеса, чтобы портрет нес бремя его дней, а сам он сохранил неприкосновеннымвесь блеск вечной молодости! В ту минуту он погубил свою жизнь. Лучше было бы,если бы всякое прегрешение влекло за собой верное и скорое наказание. В каре —очищение. Не «Прости нам грехи наши», а «Покарай нас за беззакония наши» — воткакой должна быть молитва человека справедливейшему богу.