Фантомная память - Франк Тилье

– Подожди! – вдруг воскликнула Люси. – Она подошла поближе. – Пластырь у него на носу…

– Ну и что, что пластырь? – спросила Манон.

– Его не было, когда Тюрен уезжал из Лилля…

Они обменялись тяжелыми взглядами. Пластырь на носу, пятно на трусиках Манон. Тюрен так легко мог изнасиловать ее. Тут Люси вспомнила ладонь полицейского, глубокую рану на ней, которую Люси заметила, когда они обнаружили спящих в машине коллег. Какого черта делал Тюрен среди ночи в тупике Вашэ?

Она протянула руку, чтобы погладить Манон. Но та оттолкнула ее, поднялась и вне себя, перепуганная, принялась метаться вдоль стен, размеренно колотя по ним кулаком, сжатым с такой силой, что ногти впивались в ладонь. И так продолжалось до тех пор, пока с лица ее не исчезло напряжение, а гнев не уступил место удивлению. Как она оказалась здесь, в Бретани?

Снова те же действия. «N-Tech», чтение информации.

Люси была озадачена. Манон начисто забыла весь эпизод.

Добровольно. Почему? Чтобы избежать необходимости осознать жестокость насилия?

Лейтенант Энебель подошла к девушке и осторожно сняла с нее трусики. Следовало забрать их и отправить в лабораторию на экспертизу. Чтобы убедиться, что Тюрен преступил границу дозволенного.

Манон не сопротивлялась. Не раздумывая, она поцеловала Люси в губы. Та не испытала ни отвращения, ни гнева к самой себе. Только нежность. И простое желание.

– Прости… Я…

– Не извиняйся, – сказала Люси.

Она увлекла Манон к кровати и уложила под одеяло.

– Тебе надо поспать, – шепнула она. – Завтра у нас будет важный день. Когда ты проснешься, я буду рядом.

Манон стало хорошо. Жить надо настоящим. Не пытаться встретиться с прошлым или будущим. Только не сегодня вечером.

– Этот поцелуй, гм…

– Люси, меня зовут Люси…

– Люси… От него мне стало хорошо… Я давно уже не ощущала такой нежности… Пусть я больше не помню ничего о себе, но есть вещи, которые я знаю…

Люси молча отошла от кровати, спрятала трусики в карман рюкзака и глянула на свое отражение в оконном стекле. Она простояла так, не двигаясь, еще долго.

Что с ней происходит? Ее ли это отражение?

– Думаешь, теперь у меня будет ребенок? – неожиданно спросила Манон.

– Что?

Манон смотрела в потолок.

– Ребенок… Его рождение… Я непременно это запомню… Это… Может быть, это откроет какую-то дверь… Дверь в будущее…

– Возможно, Манон… Возможно…

Не произнеся больше ни звука, Люси выключила свет и продолжала стоять, в темноте глядя на Манон.

Так и есть, этот козел Тюрен изнасиловал ее!

Сколько еще было тех, кто воспользовался ее недугом?

Люси злилась на весь мир. Это в самом деле мир грязи и мерзости. Сейчас ей мучительно недоставало присутствия близнецов.

С тяжелым сердцем она скользнула под одеяло и прижалась к чужому телу, которое ожидало ее. Губы Манон встретились с ее губами. И снова Люси не старалась избежать поцелуя. Как давно уже…

Они обе исчезли под одеялом. Жаркие ласки. Безумие мгновения. Договор, скрепивший окончательную клятву о невозможности пути назад. С этого момента их двое. Они вдвоем до конца…

Спустя час снаружи к окну крадучись приблизилась какая-то тень. Человек прижался лбом к стеклу, в руке у него была зажигалка.

Лейтенант Энебель сидела в кресле, рядом лежало ее оружие.

Придется найти другой способ…

– Манон? Ты спишь? Это Люси. Люси Энебель.

– Люси Энебель?

Шумное дыхание в постели. Темнота. Снаружи завывание ветра в кронах деревьев.

– Тсс… Мы в Бретани, приближаемся к Профессору. Спирали…

– Спира…

– Не шевелись. Не задавай вопросов, прошу тебя. Доверься мне. Ты ведь знаешь, что можешь доверять мне? Ты ведь знаешь?

Манон зашевелилась, готовая выскочить из постели. Но быстро успокоилась. Люси Энебель…

– Послушай, я… Мне просто необходимо рассказать тебе… Я никому ничего не рассказываю. И мне плохо, Манон, у меня очень тяжело на душе.

– Люси, я… Мы в постели… В Бретани? Как…

– Тсс… Несколько часов назад ты сказала, что хотела бы услышать мою историю.

Манон придвинулась:

– Если я вам это сказала, я была совершенно искренна. Я…

– Говори мне «ты», Манон. Как прежде, пожалуйста.

– Я тебя слушаю.

Люси не могла решиться, не знала, с чего начать. Она подыскивала слова:

– Семнадцать лет я никому не рассказывала свою историю. Хотя нет, рассказывала, но те люди теперь далеко… То, во что я собираюсь тебя посвятить, не слишком… разумно…

– Давай рассказывай… Не стесняйся.

– Все началось, когда мне было шестнадцать. Я только что поступила в лицей Жана Бара в Дюнкерке. У меня появились головные боли, которые все учащались. Сперва я терпела, все скрывала, потому что… потому что, главное, не хотела попасть в больницу. Мой… мой отец умер от рака легких, и я имела возможность видеть все этапы, через которые он прошел… Химиотерапия, операции… Я не выносила вида крови, я ненавидела эту… атмосферу болезни. До тошноты… Потом многое изменилось… – Люси тяжело вздохнула и продолжила: – Из-за головной боли я перестала встречаться с друзьями, лежала дома взаперти. Даже не могла больше учиться. Это длилось… наверное, месяца четыре или пять, и никто ни о чем не догадывался.

– Пока не заметила мать. Верно?

– Да… И тогда мне пришлось пройти все обследования. Сканирование, рентген, анализы крови… В конце концов обнаружили какую-то аномалию у меня в голове, в области твердой мозговой оболочки, совсем рядом с мозгом. И очень неудачно расположенную.

– Опухоль?

Люси свернулась калачиком.

– Когда мне сообщили, что вскроют мой череп, чтобы попытаться извлечь эту… эту штуку, я просто… взвыла! Откуда взялся этот ужас? Как он мог поселиться там, в глубине моего тела? За что такая несправедливость? Почему я? Мне хотелось понять, но никто не отвечал на мои вопросы, как если бы… от меня пытались скрыть правду.

Люси вцепилась руками в простыни. Манон нежно прижалась к ней:

– Ну и… Тебя все же прооперировали?

– Разве у меня был выбор? Меня обрили, я потеряла свои прекрасные белокурые волосы, операция длилась больше четырех часов, потому что эта мерзость засела в очень опасном месте, на уровне срединной линии лобной кости… Когда я очнулась и спросила, что это было, мне ответили, что не знают, что эту… «штуку» отправили на анализ в медицинскую лабораторию Дюнкерка. Но по глазам матери я поняла, что она знает…