Колдун и Сыскарь - Алексей Евтушенко

А это Сыскарь умел.

Он сам удивлялся тому, как быстро вписался в эту, казалось бы, на первый взгляд, дремучую жизнь своих предков. Которая при ближайшем рассмотрении оказалась не многим более дремучей, нежели жизнь его современников.

Особенно сие было заметно и потому, что незадолго до своего попадания в прошлое он с другом и напарником Иваном Лобановым проехался по русской глубинке на машине, останавливаясь в сёлах и расспрашивая местное население о девушке по имени Светлана Русская.

Теперь вместо машины были лошади, погибшего друга сменил новый товарищ — кэрдо мулеса Симайонс Удача, цыган и охотник на нечисть, с дорог исчез асфальт, а из деревень электричество, радио, телевидение и сотовая связь. Но вокруг, как оказалось, лежит всё та же Россия. И населяют её, по сути, те же русские люди.

Да, в подавляющем большинстве они не умели читать и писать, и одеты были совершенно в другую одежду, и жили в избах, какие в двадцать первом веке могут попасться на глаза только, если вам очень сильно повезёт. Но их язык был русским языком. Ясным и чистым. Таким, что Сыскарь понимал всё сказанное без всякого перевода, и его понимали тоже. Может быть, в уме и дивясь несколько барину со странным говором, но не более того. Мало ли странных людей на свете! Особливо среди бояр и в наше беспокойное время, когда государь Пётр Алексеевич, почитай, всю страну на дыбки поднял. Тут и не захочешь, а станешь странным.

И ещё.

Хоть и не особенно часто, но Сыскарь бывал за границей и всегда определял там соотечественников с первого взгляда, даже не заговаривая с ними. Вот и здесь. Достаточно было посмотреть на осанку, походку и в глаза людей, попадавшихся им навстречу в деревнях, чтобы сказать себе самому: «Это Россия, друг. И неважно, что на дворе май одна тысяча семьсот двадцать второго. Это — Россия. Родина, мать ваша, которая узнаётся сразу, пусть хоть триста лет пройдёт туда или назад, хоть тысяча…»

Это только сидя на диване или в кресле с книжкой, кажется, что преодолеть верхом на лошади порядка восемнадцати-двадцати вёрст-километров — сущие пустяки. Попробуйте сами — и очень быстро убедитесь, что это не так. Особенно если вы давно не ездили верхом или и вовсе первый раз в седле.

Правда, и определить точно расстояние, которое они с Симаем покрыли к шести часам вечера, Сыскарь бы не смог. Кто их мерил, те вёрсты? К тому же останавливаться пришлось довольно часто, расспрашивая жителей деревень о торопящемся отряде всадников из семи человек (они уже знали их число), среди которых была девушка, почти старик и человек в камзоле с золотыми пуговицами. По названиям деревень и речушек Сыскарь понимал, где и куда они движутся. Бирюлёво, Загорье, речка Журавёнка, Борисово… Юг современной Сыскарю Москвы. В начале восемнадцатого века, когда граница города пролегала по Садовому кольцу — ближнее Подмосковье.

Когда выехали на заливные луга между сёлами Борисово и Братеево, Сыскарь остановил лошадь.

— Погоди, — сказал и слез на землю.

— Тпру-у, — натянул поводья Симай. — Что, устал?

— Ноги враскорячку, — пожаловался Андрей, вытащил сигарету, закурил. — Надо размять чуть-чуть. Всё равно сегодня мы их вряд ли догоним. Им никого расспрашивать не надо — едут себе и едут. Одного не пойму.

— Чего? — Симай соскочил на землю легко, словно и не провёл день в седле.

— Они что, не в Москву направляются? Там же, впереди, — он показал рукой, — Москва-река должна быть, так?

— Верно.

— А сразу за ней, ежели мне память не изменяет, деревня Марьино. В моё время на этом месте расположена станция метро.

— Про метро ты мне рассказывал. Чудо из чудес.

— Неважно. Никакого чуда, обычная техника… Просто, если мысленно продолжить линию, по которой они движутся, — Сыскарь прищурил глаза и провёл по воздуху зажжённой сигаретой, — то получится как бы дуга вокруг Москвы.

— И что?

— Ежели они, как мы думали раньше, просто хотели сбить со следа возможную погоню, то могли бы свернуть к Москве гораздо раньше. На той же Серпуховской дороге, которая в моё время Варшавским шоссе называется и которую мы уже пересекли. А?

— Слушай, я хоть и кэрдо мулеса, но мысли читать не умею. Особенно тех, кого даже не вижу. Почём мне знать? Да и какая разница-то, куда они едут? Главное, мы едем за ними. И рано или поздно их достанем.

— Такое впечатление, что мы преследуем их, а они какую-то определённую цель, — пробормотал Сыскарь. — И едут в какое-то определённое место. Которое находится не в Москве. Ну, то есть не в этой Москве. Что там, за рекой?

— Деревня Марьино, ты правильно сказал. Потом выберемся на Николо-Угрешскую дорогу, если вдоль реки не свернём, а будем придерживаться того же направления.

— Николо-Угрешская дорога… Не припомню такой.

— Ну ты скажешь! В Николо-Угрешский монастырь она ведёт, который сам князь Дмитрий Донской ещё основал, и дальше. Или в твоём времени уже нет Николо-Угрешского монастыря?

— А чёрт… то есть, бог его знает. Я хоть и православный, но не большой знаток подмосковных монастырей, коим несть числа.

— Не знаток он… Может, имя Дмитрия Донского тебе тоже не знакомо?

— Нет, это было бы слишком. Дмитрия Донского у нас все помнят. Ну, почти все. Погоди… А за стенами города, как эта дорога называется?

— В Китай-городе она перетекает в Солянку, — ответил Симай.

— Ага! Понял. Значит, Николо-Угрешская дорога — это будущий Волгоградский проспект. Скорее всего.

— Слава богу, — усмехнулся Симай. — Легче тебе стало?

— А то. Всегда полезно знать, где ты находишься и куда движешься. То есть, получается, если мы поедем по этой самой Николо-Угрешской дороге, то прямиком попадём на Крутицкое подворье?

— Ну! Так ты что, думаешь, они на Крутицкое подворье едут? — осведомился Симай. — И что им там делать, скажи на милость? Уж на кого-кого, а на богомольцев они совсем не похожи.

— А я знаю? — удивился Сыскарь. — Может, и не туда вовсе.

— Тьфу! — сплюнул цыган. — Запутал ты меня совсем. Крутицкое подворье-то причём тогда?

— Да не при чём, — засмеялся Сыскарь и полез в седло. — Просто вспомнил, что оно, кажется, не изменилось почти с этих самых времён. Интересно было бы глянуть, так ли это. Хоть что-то знакомое сердцу и глазу. А то пока одни названия деревень ухо ласкают.

— Может, и глянем, — сказал Симай и легко вскочил на лошадь.

Но до Крутицкого подворья они не доехали. Пока искали брод и переправлялись на левый берег Москвы-реки, пока снова пытались выйти на след (расспросы жителей Марьино, маленькой деревушки на пять крестьянских дворов на этот раз не дали ничего), спустился вечер.

К тому же они резко устали — сказывалась бессонная ночь и долгое дневное преследование. Так бывает. Человек бодрится, его гонит вперёд азарт преследователя (долг, жажда денег, любовь — нужное подчеркнуть), ему кажется, что он может так ещё не одну и не две версты, к тому же до полной темноты далеко, но потом вдруг чувствует, словно из него в одну минуту выпустили остатки сил, и вот он уже сдулся на глазах, как воздушный шарик, у которого развязали горловину. А ведь они к тому же допинг прошедшей ночью принимали. Вот и реакция.