Между небом и тобой - Лоррен Фуше

– Хочешь за руль? – спрашивает Систоль.

– Я не сумею.

– Помнится, ты получал права на вождение лодки, разве не так? Почтовик в этот час уже не ходит. И только не говори, что сдрейфил!

Так. Все как в прежние времена, когда я – лишь бы доказать ему, что не трус, – прыгал в воду с самого высокого трамплина или, держась за шкот, откидывался с борта назад, чтобы не дать яхте перевернуться при сильных порывах ветра. Скорость в порту ограничена до трех узлов[140]. Выйдя на фарватер, увеличиваю скорость, на Курро еще прибавляю и дальше уже жму на всю железку Дно у меня под ногами вибрирует. Поднимаюсь на волну, еще ускоряю ход. «Морская Лу» встает на дыбы, но я продолжаю ту же игру.

– Здорово, а? – подначивает отец.

Киваю и пытаюсь вспомнить, как ориентируются по кардинальным знакам[141]. Стороны света… Север – две стрелки вверх, Юг – две стрелки вниз, проще некуда. Точно-точно, и у Востока были стрелки вверх и вниз, а у Запада к центру… Систоль мне не поможет, нечего надеяться, я его знаю, скорее позволит мне во что-нибудь врезаться, а потом осыплет проклятиями.

– Ты говорил правду, – ору я, чтобы перекричать мотор. – Мама сама захотела в пансионат.

Он сидит сзади, я не вижу его реакции. Веду в темноте его лодку к его острову. Руки аж одеревенели, так вцепился в руль. Поворачиваюсь к нему только вблизи от Труа. Вспоминаю: «У входа в порт влезаешь в зеленую фуфайку и красные чулки». «Зеленая фуфайка» – это навигационный знак с зеленым конусом по правому борту, «красные чулки» – навигационный знак с красным цилиндром по левому[142].

– Давай ты причалишь, пап?

– Сам выкручивайся.

– Да я же десять лет не входил в порт, тебе не кажется, что было бы разумнее…

– Боишься, сынок?

Ага, все как раньше! Скрежеща зубами, сбрасываю газ. Иду по инерции к причалу под острым углом (так вроде безопаснее), чуть подправляю курс, даю задний ход, корма разворачивается влево, идем совсем уже медленно, кладу руль в сторону от причала, даю самый малый, прижимаемся бортом, останавливаю моторку.

– Ну вот…

Систоль прыгает на берег с удивительной для его шестидесяти лет ловкостью и привязывает лодку.

– Ты ничего не забыл, – говорит он.

– Как у тебя с Альбеной?

– Она милая, улыбчивая, всегда готова прийти на помощь, просто не узнаю твою супругу. Лу и Тьерри лучше меня разбираются в людях.

– А при чем тут твой приятель Тьерри Серфати, ты ведь его имеешь в виду? Он же только мельком видел Альбену, совсем ее не знает.

Отец тоже малость свихнулся, не иначе!

– Зато он тонкий знаток человеческих душ, Си-риан. Лу считала Альбену благородной и великодушной. Уверен, что Тьерри с ней согласился бы.

– У вас с мамой всегда было столько друзей, а я своих растерял… И у жены, и у дочки их нет. Почему?

– Раньше у тебя они были. А Шарлотта открывает сейчас, что такое дружба, общаясь с Помм, и это ускорит ее выздоровление.

Спокойно идем домой. Минуем бистро «Ти Бедеф». Если бы мне так не хотелось скорее обнять Шарлотту, пригласил бы отца выпить по стаканчику Первый раз в жизни.

Обе дочки на кухне с Сарой и Федерико. Играют в burraco, итальянскую карточную игру типа канасты. Шарлотта, увидев меня, улыбается. Пытается встать, но морщится и опускается обратно на стул. Целую ее в лоб. Она еще похудела. Помм ждет своей очереди. Ее тоже целую в лоб.

– А где Альбена?

– Пошла на спевку.

Я сплю? Мне снится сон? Мои дочери подружились. Отец говорит, что моя жена «милая», сама она распевает с островитянками, с которыми и знакома-то в лучшем случае несколько дней, хотя до того она даже на нашей улице в Везине, где мы живем уже десять лет, ни с одним человеком не сблизилась.

– Можно мы закончим партию? – спрашивает Сара. – Не возражаешь?

Рад видеть их такими сплоченными, вот только себя чувствую здесь совершенно лишним. Я мчался как бешеный из конторы на Монпарнасский вокзал, всю дорогу мечтал в поезде, как с ними снова увижусь, ворвался сюда взмыленный как лошадь, и на тебе! Явился некстати. Помм, она из них тоньше всех чувствует, и у нее ого-го какая интуиция, смотрит на меня виновато. Бледную как смерть, даже серую какую-то Шарлотту призывает к порядку моя сестрица:

– Сейчас мы их сделаем, соберись, племяшка, не то крику будет!

– Понимаешь, пап, мы выигрываем. Тетя Сара говорит, что нам везет, прям такая пруха пошла!

Если она станет употреблять такие выражения при матери, точно крику будет…

Ужинать будем, видимо, когда вернется Альбена, а это минут через сорок – сорок пять. Иду на дикий берег. Прохожу мимо стеклодувной мастерской. Именно здесь одиннадцать лет назад Дамиан изготовил мой первый подарок Маэль – ожерелье из прозрачных бусин цвета ее глаз. Он же сделал браслет, который я подарил Альбене в день ее первого приезда на Груа. У Дамиана огромная семья, не счесть детей, и он всегда улыбается. Я маюсь с двумя дочками, и морда у меня всегда унылая. Найдите отличия. Рядом останавливается машина.

– Сириан, ты?

Оглядываюсь. Прямой взгляд, из-под чалмы выбиваются рыжие волосы, она совсем крошка, о таких говорят «от горшка два вершка», но щедростью способна превзойти скатерть-самобранку площадью в три гектара. Это твоя подруга Мартина, та, что печет The magical саке. Она живет в Ломенере, ее мужа зовут Оливье, он гитарист.

– Подвезти? Тебе куда?

Это Лу мне ее прислала, не иначе.

– В Локмарию.

– Садись.

По обочинам извилистой дороги бегают кролики. Локельтас, Мартина сворачивает, проезжает Кермарек, и вот уже впереди Локмария.

– Мы изрядно поволновались из-за Жо, но сейчас ему лучше, – говорит Мартина.

Застываю, но тут же пытаюсь оправдаться:

– Я ведь работаю в Париже и просто никак не мог о нем позаботиться…

– Конечно, нет, я и сказала, что ему лучше, чтобы тебя успокоить. Мы все тут старались ему плечо подставить. Ох, до чего же не хватает Лу!.. Знаешь, в прошлом году я написала на банках с вареньем: «груша, банан, поцелуи», а она мне подарила свои – с «подгоревшими яблоками, корицей, кальвадосом, дружбой».