Ахульго - Шапи Казиев

Запечатав пакет, Граббе велел отправить его в Петербург, военному министру Чернышеву. Попов распорядился, и фельдъегерь с усиленной охраной отбыл из Темир-Хан-Шуры.

Наступала зима. Граббе полагал, что на этом его пребывание в Дагестане может быть закончено. По крайней мере, до весны. Ответа из Петербурга он предполагал дожидаться в Ставрополе. Из штаба приходили депеши, из которых следовало, что в Черномории дела обстоят не лучшим образом. Но Граббе знал, что Раевский всегда найдет способ успокоить высшее начальство. Павла Христофоровича больше интересовало, как устроилось в Ставрополе его семейство. Он соскучился по жене и детям, которые писали ему нежные письма и ждали его хотя бы на Рождество.

Перед отъездом Граббе собрал своих ближайших подчиненных.

– Господа, – торжественно начал Граббе.

– Обязанности командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории призывают меня в штаб, в Ставрополь. Полагаю, что господин Попов отменно справляется со своими обязанностями, коими не пренебрежет и в будущем.

– Рад стараться, ваше превосходительство, – отчеканил Попов.

– Также и господину начальнику штаба, – обернулся Граббе к Траскину, – надлежит по окончании здешних дел отбыть в штаб, где я буду с нетерпением его ожидать.

– Всенепременно, – кивнул Траскин.

– Как только здесь управлюсь, так сразу в Ставрополь.

– Засим хочу напомнить господам, что в следующем году предполагается большая экспедиция с известными вам целями, – продолжал Граббе.

– А посему надлежит приложить особые старания для разведывания дорог в логово неприятеля.

– Ежели идти через Хунзах, ваше превосходительство, то дороги более-менее известны, – сообщил Попов.

– Придется разве что немного исправить их после зимы. Или если мюриды успели где-то испортить.

– Но тогда не будет внезапности, ваше превосходительство – вставил Милютин.

– Верно, – похвалил Граббе.

– Лезть напролом – дело немудреное, но весьма хлопотное. Надо бы и другие дороги узнать.

– Приложим старания, – вздохнул Попов.

– Однако до весны…

– Вот именно, до весны, – подчеркнул Граббе.

– Противник пусть думает, что мы спим, как медведи в берлоге, а мы, тем временем, бдим на страже государевых интересов!

– Совершенно справедливо, – поддержал его Траскин.

– Ловкий лазутчик везде пройдет.

– Да, вот еще что, – вспомнил Граббе, многозначительно глядя на Попова.

– Помнится, вы обещали сыскать человека, который бы за хорошую плату решился исполнить деликатное поручение.

– Ищем, – ответил Попов.

– И даже… Словом, есть тут один оригинал.

– Вот и славно, – похлопал Попова по плечу Граббе.

– А за деньгами господин начальник штаба не постоит.

– За какими, позвольте узнать, деньгами? – встревожился Траскин.

– У меня каждый рубль на счету.

– Из экстраординарных сумм, – уточнил Граббе.

– Ах, это… – разочарованно протянул Траскин.

– Смотря сколько, ваше превосходительство, и на что.

– На дело особой важности, – заверил его Граббе.

– Господин полковник вам все разъяснит.

– Так точно, ваше превосходительство, – кивнул Попов.

– Завтра на рассвете я намерен отбыть в Ставрополь, – объявил Граббе.

– Торжественное построение войск приказываю отменить.

– Как же так, ваше превосходительство? – растерялся Попов.

– Такие времена, любезный, – ответил Граббе.

– Секретность – половина успеха.

– Как прикажете.

– Однако прощальный ужин – непременно! – настаивал Траскин.

– Тут, доложу я вам, такие деликатесы произрастают.

– Полковая традиция, – поддержал Траскина Попов.

– Без прощального ужина никак нельзя.

– А вина! – закатил глаза Траскин.

– Знай про них французы, сюда бы двинулись, а не на Москву!

– Ну что ж, – развел руками Граббе.

– Шариат, конечно, это не приветствует…

Остальные заулыбались, оценив изощренный юмор генерала.

– Но адат нам несравненно ближе, – рассмеялся генерал.

– И дам не забудьте.

– Как можно? – улыбался Попов.

– Им маскарад до сих пор снится.

– И вы на манер Ганнибала, – ухмылялся Траскин.

– А лет эдак через сто кто-нибудь и в виде генерала Граббе на маскарад явится.

– Дай-то Бог! – поддержал Васильчиков.

Милютин тоже хотел что-то прибавить, но сдержался, опасаясь впасть в двусмысленность.

– Вы что-то имели сказать? – обратился к нему Граббе, которому комплименты пришлись явно по душе.

– Я… Насчет дам, – нашелся Милютин.

– А именно? – любопытствовал Траскин.

– Насчет сударыни Нерской… – напомнил Милютин.

– Слезно просила принять.

– Ну что ж, – согласился Граббе.

– Вы ее на ужин пригласите и спросите, не желает ли она отбыть со мною в Ставрополь. Она близка была с моей женой… Что ей зимой делать в Шуре?

– А пусть остается, – предложил Траскин.

– На маскараде она была восхитительна.

– Так что не забудьте, – внушительно сказал Граббе Милютину.

– А за сим, господа, мое почтение.

Попрощавшись с каждым за руку, Граббе остался один.

Ему не хотелось идти на ужин, его уже воротило от деликатесов Траскина, а стенания Лизы, которую черт сюда принес, только будили в нем неуютные воспоминания. Граббе хотелось спать. Но спать генерал опасался, потому что прошлой ночью ему снова явилась ужасная гора. Генерал решил только немного вздремнуть, но провалился в сон, как в пропасть.

Лиза жила в Шуре ожиданиями. Местное женское общество ей быстро наскучило. Вернее, ей было неуютно среди дам, которые появлялись со своими мужьями или кавалерами и жили здесь какой-то другой жизнью, которую Лиза принимала с большим трудом. Лиза была ослеплена своим несчастьем и не могла видеть, что жизнь и здесь, в гарнизоне, имела свои особенные прелести. Постоянная близость войны меняла людей, они жадно наслаждались каждым днем, понимая, что любой из них мог оказаться последним.

Лизе отвели комнату в доме маркитанта, которого она изводила вопросами насчет дороги в Хунзах. Опасаясь, что она вздумает ехать туда сама, пожилой армянин пугал ее ужасными историями, приключавшимися на дорогах. Обычно это происходило вечером, за чаем.