Слабая женщина, склонная к меланхолии - Ирина Волчок

Она проснулась за несколько секунд до того, как сотовый на тумбочке рядом с диваном коротко пиликнул. Сообщение: «Доброе утро. Асенька хорошая. Я тебя люблю». Имеет право не отвечать. Семь часов, может быть, она еще спит. Может быть, у нее телефон разрядился. Может быть, она его вообще выронила, когда летела под облаками на бесшумном мотоцикле, увозя кого-то от опасности… А, нет. Это же во сне было. Ну, все равно. Отвыкать от любой зависимости надо сразу, сразу, очень решительно и бескомпромиссно, нечего агонию тянуть.

Вот она сразу, с утра пораньше, и начала отвыкать от зависимости. Бескомпромиссно. До восьми часов Тугарин прислал еще четыре сообщения. Сначала она бескомпромиссно решила вообще их не открывать. Потому что сразу надо отвыкать, решительно. Про абстинентный синдром она кое-что знала с институтских времен – кое-что из теоретического курса, кое-что во время практики в наркологии видела. Но в глубине души считала, что невыносимость всех этих похмелий и ломок сильно преувеличена. Оказывается – нет, не сильно… Значит, надо отвыкать постепенно. Можно ведь прочитать, что там пишет Тугарин, но отвечать совсем не обязательно. Тогда он будет писать все реже, и звонить реже будет, а потом совсем перестанет и писать, и звонить, и ей уже не надо будет решать каждый раз самой, отвечать ему или не отвечать. И постепенно все пройдет. А то, что она сейчас одним глазом посмотрит, что он там пишет, – это вовсе не очередная доза, которую свирепо требует организм, а просто… ну, просто так, бабское любопытство. Даже если бы эсэмэски присылал не Тугарин, а кто-нибудь другой, кто-нибудь совсем неинтересный и вообще ненужный, она бы их все равно читала, верно? Верно, читала бы. Из любопытства, и не из чего бы то ни было еще.

Приняв такое бескомпромиссное решение, Ася для начала быстренько посмотрела, сколько всего сообщений пришло сегодня утром. Кроме четырех от Тугарина, было одно от Светки, а два – от Гонсалесов. Наверное, от Гонсалес-мамы. Она всегда в письменном виде спрашивала, можно ли позвонить, и два раза в письменном виде приглашала Асю в гости. Интересно, что на этот раз… Ладно, потом. И Светка – потом… Светка-то что вдруг писать взялась? Могла бы просто позвонить, всегда звонит, а тут вдруг вон чего… Случилось что-нибудь, что ли? Потом, потом, это все она еще успеет прочитать… Почему сначала надо обязательно прочитать сообщения от Тугарина, она себе, как скептик с холодной головой, объяснила вполне логично и убедительно: он больной, а она давала клятву Гиппократа. То, что в клятве Гиппократа не было ни слова о необходимости читать врачу эсэмэски от больного, ее устойчивая психика отмела как досадную ошибку, вкравшуюся при многократном переводе клятвы с одного языка на другой, на третий, пятый, сорок девятый… В общем, из чистого бабского любопытства Ася в первую очередь сунулась посмотреть, конечно, что там пишет Тугарин.

Тугарин писал то же, что всегда: «Соскучился!!! Очень-очень-очень». «Асенька хорошая. Ты мне снилась. На мотоцикле. Я очень испугался». «Когда ты придешь? Я тебя жду. Целую твои глазки. Когда тебе можно позвонить?» «Сейчас мне освободят руку. Чтобы я мог обнимать тебя всеми двумя руками. Я тебя люблю. Ты меня любишь?»

Как скептик с холодной головой, Ася тут же решила, что сон про мотоцикл он, ясное дело, выдумал. Нарочно врет, чтобы намекнуть, что у него тоже есть причина за нее бояться. Наглая лобовая психическая атака. А мы ее проигнорируем. Потому что у нас устойчивая психика и трезвый ум. А вот насчет освобождения руки – это интересно. И совсем не потому, что он собрался обнимать ее «всеми двумя руками». Интересно просто с медицинской точки зрения. С медицинской точки зрения это значит, что на Тугарине все заживает гораздо быстрее, чем на собаке, следовательно, его и выпишут гораздо раньше, чем она думала, и он тут же уедет домой… Хорошо, если домой. А то ведь может и на очередной симпозиум в Германию. Францию – Грецию – Эфиопию. Зря она стала читать его сообщения. Какое там любопытство! Не надо себя обманывать. Обыкновенная ломка. А Тугарин подсунул дозу. «Я тебя люблю. Ты меня любишь?» Раньше он никогда не спрашивал, любит ли она его. Получалось передозировка. Тема «любит – не любит» давно уже вызывала у нее глухое раздражение. В изложении Тугарина вызвала страх. Почти панику. Оказывается, зависимость гораздо глубже, чем ей казалось. И что теперь – погибать от передозировки? А мелкие? А Соня? А мама, тетя Фаина, Митька, и все остальные ее родные и близкие, и ее родная и близкая работа, ее родное и близкое отделение, и все, кто есть там, и всё, что есть в жизни?… Ее трезвый ум никак не мог сформулировать, почему Тугарин несовместим со всем этим, со всеми этими, с ее жизнью. Но устойчивая психика была совершенно уверена: несовместим. Против собственной психики, тем более – такой устойчивой, не попрешь. Значит – надо принимать решительные меры. Самая решительная мера – это вообще ему не отвечать… Но ведь это может сказаться на процессе выздоровления неблагоприятно. А клятва Гиппократа? Придется пока принять решительные полумеры.

Ася написала: «Никогда не привыкну» – и сразу отправила сообщение, пока не передумала. И не стала ждать, ответит он или нет, полезла смотреть сообщение от Светки и от Гонсалесов. От Светки – идиотское: «Когда сажать картошку?» От Гонсалесов – действительно от мамы. Первое: «Виделась с Сережей. У него все в порядке. Он в безопасности». Второе: «Асенька, когда вам можно позвонить?» Светке Ася написала: «Потом». Нине Кирилловне позвонила сама, почему-то немножко затревожившись за глаз больного Гонсалеса. Хотя какой он там больной! Тоже все как на собаке заживает. Тревожиться не о чем. И Нина Кирилловна не тревожилась, была веселая, очень обрадовалась Асиному звонку, опять сразу стала в гости звать:

– Сережа уже скоро дома будет! Мне прямо сказали! Понимаете? А вы бы как раз и приехали! Ах, Асенька, это такой подарок будет! Мы вам так благодарны!…

Ася не поняла, кому ее приезд может быть подарком, ей было не очень интересно, когда Сережа будет дома, и вообще в гости к Гонсалесам она не собиралась. Но с Ниной Кирилловной, как и с любой матерью любого больного, говорила сочувственно и даже ласково, вслух радовалась за Сережу и поздравляла его родителей, а сама при этом все время думала, что никаких особых причин для' такого-то ликования лично она не видит. Глаз у больного Гонсалеса в норме? Ну, так чего и ожидать было – сам Плотников делал. Больной Гонсалес скоро дома будет? Ну, так где же ему еще быть – сам Тугарин его делом занялся… Все в порядке вещей. Тем более что в Гонсалеса, наверное, больше никто не будет стрелять. В рамках служебных обязанностей. На симпозиуме в Германии. Будет он спокойно сидеть в своем спортивном клубе, учить любителей активного отдыха для развлечения ломать друг другу руки и ноги, будет приходить после этой так называемой работы домой, и самое большое, из-за чего будет волноваться мама, – это не простудится ли он, потому что опять забыл надеть шарф. И будущая жена будет волноваться из-за того же, потому что больше там волноваться не из-за чего. Везет же некоторым…

– Сережа сказал, что ему просто повезло, – говорила Нина Кирилловна. – Он прямо сказал, что таких, как вы, никогда не видел! И что вот как вам обязан! И что в вечном долгу, да! Ах, Асенька, а как я-то вам благодарна… И Костя тоже… Константин Александрович. Мы готовы вас всю жизнь буквально на руках носить. Мы вас очень любим. И всегда любить будем, вы не сомневайтесь.