Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

Шарлотта разрывалась между несколько истеричным желанием захихикать и почти таким же — расплакаться.

Граф повернул голову:

— Я готов. Можете приступать. — Он замер. Его лицо заранее мучительно исказилось.

Очень ли его оскорбит, если она откажется выполнить его просьбу? Опять же, кто она такая, чтобы презирать другого человека за его тайные пороки? Она медленно подняла показавшийся свинцовым хлыст. Он наклонил голову. Она легко стегнула по червеобразным шрамам на его плечах хлыстом из переплетённых чёрных кожаных полос и опустила руку.

— Ужасно сожалею, граф…

— Сильнее, пожалуйста, — потребовал он и сделал шаг назад, чтобы она могла почувствовать его возбуждение.

— Я действительно ужасно сожалею, граф… — снова пробормотала она.

— Пожалуйста!

— Вряд ли…

— Умоляю…

— Вряд ли я способна на это.

— Попытайтесь.

— Нет, правда… я действительно… я совершенно уверена.

— Ну хватит притворяться! — прикрикнул граф. — Давайте же!

Он упал на колени:

— Пожалуйста, умоляю!

«О господи! Я сейчас рассмеюсь, нельзя, нельзя смеяться!» — сказала она про себя, а вслух:

— Я не… Это не… Тут какое-то недоразумение… Понимаете… я действительно сожалею, если сказала или сделала что-то, что ввело вас в заблуждение относительно…

Граф вздохнул. На сей раз она без колебаний помогла ему подняться на ноги — тому мешали огромные тяжёлые белые крылья.

— Простите, граф… просто… я не могу.

Он повернулся и внимательно посмотрел на неё, желая убедиться, что её нерешительность — это не часть возбуждающе жестокой игры.

— Ничего, ничего, — сказал он, — просто я… неправильно вас понял. Это так легко, не правда ли, когда общаешься на чужом языке?

Он мягко взял хлыст из её судорожно сжатой руки.

— Странно, — сказал он с извиняющимся не то покашливанием, не то смешком. — Только так я смог по-настоящему что-то почувствовать за очень долгое время.

— Я так… сожалею.

Было невыносимо смотреть на его затуманенное, опрокинутое лицо. Не отсюда ли разноголосица его чёрт? Не является ли она всего-навсего внешним отражением внутренней дисгармонии? Яблоко с гнилой сердцевиной, медленно покрывающееся морщинами и усыхающее, — вот что она увидела перед собой.

— Не подождёте, пока я переоденусь, дорогая? Не то Другие не поймут моего… костюма ангела… — Он погладил массивное крыло. — Не правда ли, они красивы? Одна из немногих вещей, спасённых от огня во время пожара первоначального Театра муз. Говорили, они потому уцелели, что одно из их перьев — с крыла архангела Гавриила. — Он пожал плечами, крылья при этом зашуршали. — Несмотря на эту божественную связь, достаточно минуты, чтобы освободиться от них.

По дороге обратно на виллу они разговаривали о погоде.

Как по мнению графа, по-прежнему дни будут столь благоприятны для сбора винограда?

Не кажется ли Шарлотте, что по ночам становится прохладно?

Сказался ли дождь на качестве винограда?

Насколько в Англии холоднее в это время года?

Часто ли в Урбино выпадает снег?

Досаждают ли Лондону до сих пор ужасные лягушки?

— А вы знали, — спросил граф в свойственной ему странной манере перескакивать с предмета на предмет, — что одержимость Пьеро делла Франчески математическими основами линейной перспективы привела его на грань помешательства?

— Нет, нет, не знала.

— Да. Я слышал, что эту причину выдвигали в качестве объяснения двусмысленности его «Бичевания». — К графу вновь вернулись его уверенные городские манеры. — Удивительно, что столь простой живописный приём так подействовал на его сознание… Хотя, конечно, для художественного восприятия эпохи Возрождения это было потрясение.

— Согласна с вами.

— Полагаю, это случилось потому, что появление реалистической перспективы отметило собой необратимый отход от средневекового искусства, которое предписывало, что размер человеческой фигуры на холсте должен отражать важность человека в мире независимо от достоинств конкретной личности.

— Мм…

— Хотя один мой друг утверждает, что три фигуры на переднем плане, равнодушные, как считается, к бичеванию Христа, — в действительности родственники герцога Урбинского, рассуждающие о судьбе продажной Церкви. Опять же, не вы ли говорили мне, что ведущий английский авторитет твёрдо стоит на том, что «Бичевание» представляет собой сон святого Иеронима?

— Возможно… Не могу точно… — И про себя: «Далеко ли ещё до бассейна?»

— Да, сон Иеронима о том, что братья католики побили его за чтение язычника Цицерона, — ещё одно объяснение диссонанса картины.

Предупреждение делла Франчески, думала Шарлотта, а граф тем временем всё продолжал и продолжал говорить. Приходится принимать тот горький факт, что жизнь не так прекрасна, как нам рисуется: наши союзники редко так сильны, как мы надеемся, а враги — так слабы. Несмотря на безупречную дипломатичность графа, она знала, что её мечте остаться здесь, на вилле «Роза», не суждено сбыться, и чувствовала себя так, будто её, голодную, жаждущую, холодную, вывели из тьмы и поставили на пороге дивной, сверкающей свечами комнаты, полной яств, вина и веселящихся гостей, а потом в последний момент захлопнули двери перед её носом.

Не доходя до бассейна, граф остановился и вежливо попросил её не упоминать об их маленьком приключении. На её запинающееся уверение, что она будет молчать, он сказал с улыбкой:

— Я знал, что могу рассчитывать на ваше благоразумие.

— Конечно! У меня и в мыслях не было… я и не…

— Разумеется, вы и не собирались. — Он так многозначительно сжал Шарлотте руку, что её затошнило.

Наконец они подошли к бассейну, где она с облегчением увидела большое разнообразие загорелых тел — ещё один обманчивый намёк на возможность совершенства.

— Мать честная, быть не может! Это Шарлотта тебе рассказала? О крыльях? Хлысте? Она же всегда такая скрытная.

— Наверно, ещё была в шоке. Нужно было выговориться.

Паоло уже раскаивался, что выдал Шарлотту, но оправдывал своё предательство желанием успокоить Донну, не приглашённую на ланч к графу. Она выглядела оскорблённой, когда он рассказал о поездке на виллу «Роза», — именно оскорблённой, больше, чем удивлённой. Она не спросила, почему её не пригласили, а ему не хотелось упоминать, что об этом говорили в съёмочной группе во время ланча.

— Можно я тебя приглашу куда-нибудь пообедать, кара? Есть один очень милый…