Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

— Вот как мы добываем мелочишку, синьора, — сказал он, и его мрачная физиономия ещё больше сморщилась от удовольствия, — а почему? Omnia mutantur, nihil interrit…[114]

К полуночи паломники заполонили площадь Герцога Федериго до самого входа во дворец и примыкающие к ней площадь Возрождения и виа Пуччинотти. К этому времени большинство уже знали, что картину Рафаэля переместили сюда, но некоторые из тех, кто прибыл из Восточной Европы, оставались в заблуждении, думая, что находятся перед тюрьмой, где держат живую немую. «Неплохо живут эти загнивающие капиталисты, — сказала одна толстая вдова-хорватка своей сестре, — если у них такие тюрьмы!»

Когда задремавший одинокий охранник, который стерёг картину в холодном sotteranai,[115]проснулся от приглушённого топота и шарканья сотен ног над головой, то первой его мыслью было, что произошло землетрясение, и он бросился наверх, в страхе быть раздавленным. Увидев созвездия и галактики горящих свечей, чьи дрожащие огоньки заполнили площадь до самых ворот, он воскликнул: «Мадонна!» — и бросился к телефону вызвать подкрепление. В темноте мимо него метнулась тень и, слившись с неподвижными тенями Двора Славы, скользнула дальше, в чрево дворца, где стояла под стеклом «Мута». Когда прибыло полицейское подкрепление (вооружённое до зубов и полное решимости отразить любую попытку паломников штурмовать ворота дворца), картина уже вновь кровоточила.

Охранник, возвратившись в подвал, заметил зеленоватое жирное пятно на стекле и аккуратно стёр его носовым платком.

Мута была у себя в подвале, готовила сосиски с травами, когда за ней пришли. Она ещё не развела огонь, потому что хотела насладиться свежим, кисловатым ароматом семян фенхеля и сухих апельсинных корок, прежде чем дым перебьёт его. Она положила ложку беконного жира в сковородку с крупно нарезанной яблочной падалицей и увидела, как рядом со сковородкой упал комок земли, потом другой. Она подставила старую садовую лестницу, встала на неё и приложила ладонь к потолку подвала. Вибрация была сильная, их наверху было больше одного. Хотя её территория была помечена волчьими следами и мочой, нарушители пренебрегли этим предупреждением.

Вскоре после того; как полиция прибыла в Сан-Рокко, подъехала Шарлотта в такси и велела водителю остановиться в нескольких сотнях метров от двух полицейских машин. Она не могла решить, что делать, — подойти к полицейским или нет. Что она может им сказать? Тут было не место выкладывать все свои догадки относительно этой женщины. Они, вероятно, и слушать не станут. Если же остаться в машине в качестве наблюдателя, по крайней мере, будет свидетель. Так она оправдывала своё бездействие. Она не знала, что Джеймс с оператором тоже находятся здесь, расположились на холме над разрушенной деревушкой, заняв отличную позицию, чтобы без помех снимать происходящее.

♦

Шарлотта услышала о намерении полиции произвести этим утром арест, когда вместе с Анной работала над картиной Рафаэля под присмотром скучающего вооружённого охранника. Группе реставраторов разрешили ограниченный доступ к полотну, после того как его переместили в подвал дворца, где им предоставили большое помещение рядом с бывшей кухней, — наихудшее место для произведения искусства. Шарлотта протестовала, но бесполезно. Полотно, грубо вырезанное из рамы людьми епископа, теперь помещалось в запертом плоском застеклённом ящике. Во время переноса из дома Рафаэля кровь размазалась по лицу «Муты», и сейчас она явно оставалась жидкой. Если бы не её личная привязанность к этой картине, Шарлотта непременно отказалась бы от любого дальнейшего участия в реставрации, несмотря на все мольбы Джеффри, который, как обычно, слабо ориентировался в происходящем. Придя в восторг оттого, что на Би-би-си несколько раз упомянули галерею, он радовался по телефону, нахваливал её: «…и ты, похоже, там вроде героини». — «Что за вздор! — ответила она. — Это всё надувательство, реклама, которую идиот Джеймс…»

Тем не менее она согласилась сделать всё, что в её силах, правда, она мало что могла. Ватиканский представитель, монсеньор Сегвита, обставил строгими ограничениями её доступ к картине. Хотя нужно было большое количество снимков повреждений, он настоял, чтобы фотографирование проводилось только через стекло. И даже если бы человеку, которого Паоло назвал «единственным в истории адвокатом, освободившим Деву Марию», удался такой же фокус с «Мутой», всё равно её реставрация была бы адски трудной. Сперва предстояло удалить кровь, потом — тонкая операция по пропитке картины адгезивом, чтобы сохранить остатки оригинального красочного слоя, затем — наклейка на новый холст, причём порванные нити старого нужно было совместить с исключительной точностью. Для этой работы ей предложили воспользоваться всеми возможностями и оборудованием Академии изящных искусств, а также Свободного университета. «И если вашей группе понадобится какая-либо помощь, — сказал руководитель курса реставрации, человек, у которого учился Паоло, — не задумываясь, обращайтесь к любому сотруднику моей кафедры». Он уже нашёл для неё кусок холста, в точности соответствовавший повреждённому.

Этим утром её работу прервал разъярённый профессор Серафини, которому она через опущенный ствол автомата охранника объяснила, что с радостью поделится любыми сведениями, какие у них будут.

— Когда такие сведения появятся, профессор! Поскольку на данный момент мы в такой же темноте, что вы…

— Что вы сказали ему? — спросил охранник, не знавший английского.

— Она назвала тебя рогоносцем и дураком! — заорал Серафини.

Когда чуть позже в помещение ворвался Паоло, охранник остановил и его, преградив ему путь автоматом.

— Его-то пропустите! — раздражённо сказала Шарлотта. — Ради бога, вы же его знаете!

— Полиция сегодня собирается арестовать немую в Сан-Рокко, — объявил Паоло. — Луиджи только что сказал мне об этом.

— Замечательно! — сказала Анна. — Очень дурная женщина, к тому же помешанная.

— Когда они едут? — сердито спросила Шарлотта.

— Сейчас, вот-вот… Он рассказал мне об этом в кафе… Что вы делаете, Шарлотта?

— Собираюсь остановить их… — Она схватила пальто с вешалки в углу комнаты.

— Я отвезу вас, — предложил Паоло.

— Нет… Ты проходи сюда, Паоло… очень много работы… Я… я вернусь позже…

♦

Ведя найденного заблудившегося мула, Анджелино перевалил через холм и резко остановился при виде полиции, кишащей в Сан-Рокко. Он не любил людей в форме. Они пугали его. Один из полицейских мочился у стены кухни Муты, а другие лопатой соскребали мох, кустики папоротника и цветы, проросшие на тонком слое земли, покрывавшей люк в подвал.

Луиджи нервничал, потому его потянуло помочиться. Он почувствовал себя дураком, когда деревянный люк распахнулся и полицейские, все семеро, вытащили пистолеты. Зачем им понадобились пистолеты? Пришлось доставать и свой, когда шеф полиции заорал на него: «Она может быть не одна!» Затем шеф полиции срывающимся на визг голосом приказал Муте выходить. Когда его приказ не привёл ни к видимому, ни к слышимому результату, он дал предупредительный выстрел в темноту люка.