Палач. Книга 1 - Александр Ачлей

— Вы назвали Шамиля великим. Но ведь он боролся против России, против русских…

— Он боролся не против русских, — мягко перебил Труварова Али, — а против угнетения и рабства, за свободу, что для горца — самое главное. Не шашлык, вино и прочие прелести жизни, которые никакого отношения к горцам не имеют. Пища здесь, как вы уже, наверное, заметили, весьма и весьма скромная. В основном хлеб, масло и сыр. Мясо — редкий гость на нашем столе. Его как в старые времена, так и сегодня едят не каждый день. Двести лет тому назад мы не знали даже чая, а еду запивали родниковой водой. Суровые условия жизни предполагают наличие определенных черт характера: мужчины у нас немногословны, вежливы и очень самолюбивы. Женщины, даже в тех районах, где господствует ислам, свободолюбивы, воинственны и самостоятельны. Это может показаться удивительным, но они никогда не носили чадру, несмотря на строгий завет Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!). Суровый быт, аскетическое питание, сдержанные нравы. Какой бы достаток человек ни имел, он всегда оставался человеком. И если на горной тропе встречались бек и простолюдин, один стремился уступить дорогу другому, так как наличие коня и острого кинжала всех уравнивало, воспитывало уважение к человеку как таковому. У нас нет традиций пиров. Да и откуда им взяться? У нас раньше не пили вина, только воду. Дом богатого человека мало чем отличался от сакли простого джигита, да и видимых социальных различий никогда не существовало. Все это отразилось на нашем характере: гордость и смелость, открытость и храбрость, честность и доброта — вот основные черты любителей простого хлеба и чистой воды. У нас не было рабства, крепостного права, мы никогда прежде никому не подчинялись. Каждый мужчина, богатый или бедный, был всегда вооружен и готов дать отпор любому, кто посягал на его честь и честь его семьи. А Ермолов именно так начал войну с кавказцами — хотел их подчинить. И ничего из этого не вышло, только людей много погубил. Потом, после двадцати пяти лет кровавой и жестокой войны Россия все же признала наши адаты, традиции, обычаи, Шамиля царь встретил с почестями. Мудрый он был, Александр Освободитель. Убили, жалко. В русских мы увидели старшего брата, потому и вошли в империю.

— Значит, у вас нет никакого предубеждения против России?

— Нет. Хотя мой народ пострадал более других. Дед моего прадеда Рамазан — настоящий мужчина и воин, не раз доказывал свою храбрость в бою, за что был отмечен самим Шамилем, приближен к нему, а затем и назначен его наибом. Но старики рассказывают, что даже он, чего только не повидавший на войне, не мог сдержать слез при виде уничтоженных сел Горного Магала. Так называется наша земля. Пятнадцать высокогорных селений Цахурского (Илисуйского) султанства были сожжены дотла карательным отрядом русской армии. Там, где мы с вами сегодня были, осталось лишь пепелище. Таким образом царское правительство отомстило султану Даниялу за его переход на сторону имама Дагестана и Чечни. Значительная часть цахурцев — этот древний народ составлял основу когда-то могучей Кавказской Албании, сумевшей остановить продвижение римских войск на Кавказ, — была уничтожена. Рамазан и его верные нукеры не успели прийти на помощь. Да и что бы он смог сделать со своим небольшим отрядом, вооруженным старыми ружьями и шашками, против подразделения регулярной армии, оснащенной самым современным оружием? Нет, он, скорее всего, понимал, что война проиграна. В низменных районах бороться с огромной империей было невозможно, и последним оплотом их свободы стали горы. Но враг пришел и туда. Что же оставалось? Только месть и партизанская война. Его отряд, не обремененный обозами и походным снаряжением, был неуловим. Каждый джигит стал автономной боевой единицей. У каждого воина был с собой запас еды на 10–15 дней. Рамазан готовился к длительному переходу в Алазанскую долину, чтобы возглавить восстание против русских. Он долго воевал, потерял на войне четырех сыновей. Род выжил только благодаря тому, что самый старший, Али, в честь которого меня и назвали, выжил. Сам Рамазан был после войны амнистирован, а его внук стал надежным союзником царской администрации. Мой дед утонул в Самуре, спасая колхозный обоз с хлебом. Так что старые обиды давно забыты.

Знаете, как замечательно высказался по этому поводу наш великий поэт Расул Гамзатов? «Дагестан в состав России добровольно никогда не входил. И никогда добровольно из ее состава не выйдет». Да нет, мы действительно хорошо жили. Края у нас, сами видите, суровые, но дороги проложили, электричество и газ провели, школы в каждом селении были образование людям дали, города отстроили. Мой отец, бедный чабан, после войны в чарыках (по-вашему, в лаптях) и папахе, с одной тряпичной сумкой за плечами спустился с гор, пришел в Баку, нашел институт, где его принял ректор, экзамены для него специально устроил, чтобы не отправлять парня обратно в горы, все-таки уже сентябрь был, зачислил его, дал стипендию и общежитие. Нет, и тогда были проблемы, конечно, но не такие, как сейчас. После распада Союза путь в Азербайджан нам был заказан, а после развала России вообще все пошло прахом. Я же учителем работал! Школа у нас своя была. А теперь все закрыто. Вымрет народ. Раньше у него было будущее, а сейчас — нет, — говорил Али с плохо скрываемой горечью.

— Неужели все так безнадежно? Дин что-то говорил о Лезгистане, о вхождении в состав Азербайджана…

— Есть такие разговоры. Но они, скорее, от отчаяния. Дело в том, что много дагестанцев проживает в приграничных районах Азербайджана, где их традиционно называют лезгинами, хотя на самом деле это разные народы. Например, нас, цахурцев, там больше, чем в Дагестане. Но не это главное. Во времена царской империи мы все жили спокойно: летом — в горах, зимой — в Алазанской долине. Даже села назывались одинаково, так как переезжали вслед за отарами, практически, целыми селениями. Переход с одних пастбищ на другие занимал не более трех дней. Природные условия райские, для барашков раздолье, трава сочная, урожаи обильные, промыслы богатые. Потом при Советском Союзе создали Азербайджанскую республику и границу с Дагестаном провели не по линии естественного проживания, а по горному хребту, разделили народ на две части. Но в едином государстве — это было полбеды. Настоящий кошмар начался после развала Союза, когда мне для того, чтобы навестить брата, надо было доехать до Дербента, оттуда до границы, потом через Баку в Мамрух — вместо привычных тридцати километров преодолеть тысячу! Разница, согласитесь, весьма ощутимая. Теперь России не стало, на севере Дагестана идет война, которая неизвестно, чем закончится. Горячие головы на юге предлагают войти в состав Азербайджана, воссоединиться с теми, кто проживает там, и воссоздать, таким образом, Лезгистан, который мог бы на правах автономии войти в Азербайджан.

— Ну, и что в этом плохого? — Труваров задал явно провокационный вопрос, но ему важно было понять, что думают простые люди о том, что произошло и происходит.

— Надо знать тюрков. Они ребята хорошие, умные, цивилизованные, но жуткие националисты. На территории тюркского государства можно быть либо тюрком, либо никем. После Кавказской войны многие бежали в Турцию, иногда целые народы туда уходили, например убыхи, коренные жители северо-западного Кавказа, той же Абхазии, которая тоже сейчас попала в клещи: либо халифат, либо Грузия. Им всем обещали права, сохранение языка и прочее. И что? На сегодняшний день не осталось ни одного убыха, а в Турцию их уехало больше миллиона. То же и с нами произойдет. Через сотню лет родного языка знать не будем.