Аваддон-Губитель - Эрнесто Сабато

Наш мир рушится, и карлики в панике разбегаются, бегут и крысы и профессора, натыкаясь на пластмассовые баки, заполненные пластмассовыми отбросами.

Вот она

в своем стареньком красном плаще, голова наклонена вперед, взгляд над чашечкой кофе устремлен к действительности, всегда лежащей чуть дальше пределов ее зрения. Ее близорукость, толстые стекла очков, скромный плащик умиляли его.

— Ты могла бы немного подкраситься, — невольно вырвалось у него.

Она опустила голову.

Они молча выпили кофе. Потом он сказал, что они могут прогуляться.

На улице прохладно. Он взял ее под руку и, ничего не объясняя, увел из кафе.

Уже стояла осень, дождливая, ветреная. Они прошли в парк в районе Бельграно, немного побродили между деревьями и, наконец, подошли к деревянной скамье под высоким каучуконосом. За шахматными столиками не было ни души.

— Вы любите парки, — заметила она.

— Да, люблю. Подростком я приходил сюда читать. Но пойдем отсюда, стало холодно.

Они прошли под высокими платанами с пожухлыми, увядшими листьями. По улице Эчеверриа свернули в направлении авениды Кабильдо. Он разглядывал все так, словно намеревался это купить. Сильвия видела, что он замкнут и угрюм. Наконец она осмелилась спросить, куда они идут.

Никуда. Но его слова звучали неискренне.

— Роман похож на метафизическую поэму, — внезапно пробормотал он.

Что?

Ничего, ничего. Но где-то в глубине продолжалось пережевывание мысли: писатель есть скрещение повседневной реальности и фантазий, рубеж между светом и тьмой. И, скажем, Шнайдер. Он стоит у входа в запретный мир.

— Вот церковь в Бельграно, — сказала она.

Да, церковь в Бельграно. С. в который раз поглядел на церковь с благоговейной робостью и подумал о ее подземельях.

— Тебе знакомо это кафе?

Они зашли в «Эпсилон» что-нибудь выпить, чтобы согреться. Потом он снова взял ее под руку, и они пересекли улицу Хураменто.

— Пройдем побыстрей через этот ад, — сказал он, ускоряя шаг.

Перейдя улицу Кабильдо, они пошли дальше по Хураменто, — началась старая часть улицы, мощенная крупными камнями, и загадка старого Бельграно. На углу улицы Видаль он остановился посмотреть на старинный особняк, остаток бывшей усадьбы. Разглядывал его так, будто собирался приобрести, что опять заметила Сильвия и высказала ему. Он улыбнулся.

— Да, что-то в этом роде.

— Однажды я прочла, что вы искали дома для своего романа. Это правда? Разве это необходимо?

Он рассмеялся, но оставил вопрос без ответа. Как какой-нибудь кинорежиссер. К тому же — для какого романа? Скорее кажется, что персонажи разыскивают автора, а дома ищут персонажей, которые стучались в их двери.

На углу улицы Крамер большой старинный дом переоборудовали в баскский ресторан. Мода.

— Поклянись, что никогда не будешь есть в таком ресторане, — сказал он с комической серьезностью.

— Но вы правда пишете роман?

— Роман? Да… нет… не знаю, что тебе сказать. Да, меня осаждают какие-то образы, но все оказывается очень сложно, я сильно страдаю из-за всего этого…

Через несколько шагов он прибавил:

— Знаешь, что произошло с физикой в начале века? Стали все подвергать сомнению. Я хочу сказать, все основы. Как будто по зданию пошли трещины и требовалось проверить фундамент. Вот и принялись не заниматься физикой, а размышлять о физике.

Он прислонился к стене и с минуту смотрел на баскский ресторан.

— Нечто подобное произошло с романом. Надо проверить фундамент. Явление это не случайное, так как роман родился вместе с западной цивилизацией и следовал по всему ее трудному пути, пока не дошел до нынешнего краха. Что мы имеем, кризис романа или роман кризиса? И то и другое. Исследуют суть романа, его миссию, его ценность. Но все это делалось извне. Были попытки произвести проверку изнутри, но надо забираться еще глубже. Создать роман, в котором действовал бы сам романист.

— Но мне кажется, я что-то такое читала. Разве в «Контрапункте»[216]не участвует романист?

— Участвует. Но я говорю не об этом, не о писателе внутри его вымысла. Я говорю о тех особых возможностях, которые получает писатель, находящийся внутри романа. Но не в качестве наблюдателя, или хроникера, или свидетеля.

— А в качестве кого же?

— В качестве еще одного персонажа, на том же уровне, что и другие, которые, однако, порождены его собственной душой. В качестве обезумевшего субъекта, сосуществующего с собственными двойниками. Но не из любви к акробатическим трюкам, Боже меня упаси, а чтобы увидеть, сумеем ли мы глубоко проникнуть в эту великую тайну.

Он задумался, но не замедлил шаг. Да, да, именно этот путь. Войти в собственный мрак.

Чудилось, будто разгадка вот она, «на кончике языка», но что-то, какой-то таинственный запрет, тайный приказ, священная или подавляющая сила мешают ему ясно видеть. И он предчувствовал, что это будет откровением неминуемым и вместе с тем невозможным. Но, быть может, тайна будет ему открываться по мере того, как он станет продвигаться вперед, и, быть может, в конце концов он увидит ее при грозном свете ночного солнца в финале своего здешнего странствия. И ведут его собственные призраки, ведут к тому континенту, куда только они могут привести. Будто он с завязанными глазами внезапно чувствует, что его ведут по краю пропасти, на дне которой находится терзающий его ключ к тайне.

По улице Крамер они вышли на улицу Мендоса и медленно дошли до переезда. Место это в сумерках навевало беспросветное уныние: пустыри, деревья, фонарь, раскачиваемый юго-восточным ветром, железнодорожная насыпь. Сабато присел на кромку тротуара — казалось, составляет скорбную опись. И когда с головокружительной быстротой и грохотом пронеслась электричка, меланхолия пейзажа была взорвана, как похоронная процессия внезапной стрельбой.

Моросил дождик, и заметно холодало.

— Чудесное местечко для того, чтобы молодой человек покончил жизнь самоубийством, — вдруг произнес С. тихо, словно говоря с самим собой.

Сильвия удивленно взглянула на него.

— Не тревожься, глупенькая, — сказал он с грустной усмешкой. — Молодой человек в романе, один из тех, кто ищет абсолют, а находит только грязь.

Она что-то пробормотала.

— Что ты говоришь?

Что его преследует идея самоубийства, сказала девушка. Он, наверно, думает о Кастеле, о Мартине.

Да, это так.

— Но в конце концов они же не убивают себя, — прибавил он.