Пой,даже если не знаешь слов - Бьянка Мараис

Капли дождя разбиваются о стекло. Я смотрю на двери ночного клуба с тех пор, как пришла сюда, и дождь трижды начинался и заканчивался. Как и указал автор письма, полицейские фургоны проехали по улице в 22.45, выискивая черных, которые остались на улице после наступления комендантского часа. С тех пор вижу только многочисленные машины, подъезжающие к клубу, чтобы высадить пассажиров.

Одиннадцать тридцать. Пора. Я выхожу из квартиры, спускаюсь, проверяю улицу – все ли спокойно – и выхожу из здания. Натягиваю на опущенную голову капюшон плаща и под дождем пересекаю улицу. Неоновая вывеска мигает розовым, отражаясь в лужах; когда я приближаюсь к входу в клуб, в ночь выплескивается громкое диско. Я узнаю песню – это популярная мелодия, которую Робин на днях слушала по радио.

– Специальное предложение ко Дню святого Валентина. Сегодня для дам вход бесплатный, – говорит у входа массивный мужчина, обращаясь к компании белых женщин, жмущихся под навесом. – До полуночи напитки за полцены.

– Черт, нам лучше пошевеливаться. Накупим, сколько успеем до двенадцати, – говорит одна из женщин.

На женщинах короткие юбки и туфли на платформе – как у Робин. Я знаю хотя бы, что Робин в безопасности, пока меня нет, – она сегодня ночует у Голдманов. Я ступаю на бордюр – и тут еще одна машина высаживает на тротуар новую порцию девиц.

– Давайте в клуб, цыпочки. Я только найду место для тачки, – раздается им вслед мужской голос. – Привет, бро, – обращается он к охраннику у входа. – Есть тут местечко, куда отогнать лайбу?

Не поднимая головы, я ныряю в проулок. Найти синюю дверь просто, и я стучу, используя специальный код. Ничего не происходит. Я стою минуту, две – никакого ответа. Я давлю на ручку, но дверь заперта. Что-то стукает рядом, и пульс у меня подскакивает. У меня нет законных оснований находиться здесь после наступления комендантского часа, и если меня поймает полиция, я отправлюсь в тюрьму.

Я снова стучу, и на этот раз дверь распахивается. Я делаю шаг вперед – и вот я в большой дымной кухне. Рамы с винными и пивными бокалами громоздятся у стены, мусорные баки переполнены бумажными тарелками и объедками. Молодой чернокожий, открывший мне, возвращается к огромной раковине.

– Вы похожи на нее. – Он кричит, чтобы перекричать музыку.

– Как вас зовут, bhuti?

– Никаких имен. Так безопаснее.

Он невысокий и худощавый, но жилистый, как боксер в легком весе. Голова у него обрита, лицо украшает бородка.

– Это вы прислали мне записку?

– Да. У нас мало времени. Я пробуду тут один всего полчаса, потом ко мне присоединится другой мойщик. Лучше, чтобы он вас не видел.

Музыка наверху гремит так, что пол вибрирует. С моего плаща уже натекла лужица. Я снимаю плащ и обвожу помещение взглядом, ища швабру.

– В углу, – говорит мужчина, словно прочитав мои мысли.

Я иду за шваброй. Мне кажется, что он скажет мне больше, если мы оба будем чем-нибудь заняты. Если он займется мытьем бокалов, а я стану вытирать пол, нам не нужно будет смотреть друг на друга. Разговор пойдет легче.

– Откуда вы узнали, где меня найти? – спрашиваю я, возя тряпкой по луже.

– Вы уже давно задаете очень много вопросов. Многие знают, где вас искать.

– А почему со мной связались именно вы?

– Меня восхищает ваша настойчивость. Вот бы моя мать так обо мне заботилась. – Он замолкает; я чувствую, что это не все, и жду. Молодой человек меня не разочаровывает. – Номса много говорила о вас. Мне хотелось посмотреть на женщину, которая дала жизнь столь великому борцу.

– А где она вам это говорила?

– В военном лагере.

– Вы проходили обучение вместе с ней? Как боец?

– Да. – Он прекращает мыть посуду, вытирает руки о фартук и тянется к пачке сигарет, лежащей на разделочном столе рядом. Закуривает и возвращается к мытью бокалов, сигарета свисает у него из губ.

– Вы больше не боец?

– Я закончил обучение. Теперь жду приказа.

Мне хочется спросить, в чем может заключаться этот приказ, но мне одинаково хочется и знать, и не знать этого.

– С ней все в порядке? С моей дочерью?

– Да.

– Она не пострадала?

– Что значит “не пострадала”? Мы все пострадали. Все мы. Поэтому мы и сражаемся.

– Но она здорова и невредима?

– Ваша дочь – один из самых сильных и отважных людей, каких мне доводилось встречать. – Что-то в голосе молодого человека указывает на нечто большее, чем просто восхищение. Может быть, этот юноша влюблен в Номсу.

– Она все еще с Лихорадкой Нгубане?

– И да и нет. – Отвращение в его голосе – ответ на мой вопрос. – Он то здесь, то уезжает.

Подобные вопросы могут заставить юношу замолчать, и я меняю тему:

– Вы сказали – она говорила обо мне. Что именно?

– Что вы образованная женщина, учительница, и что она восхищается вами.

– Она выбрала странный способ выразить восхищение. – Горечь против моей воли вползает в мой голос.

– Если она делает то, что вам непонятно, это не означает, что она не любит вас.

– Любовь – это одно. Доверие и честность – другое. Надо быть честным с человеком, которого уважаешь.

– Может быть, ваша проблема именно в этом.

– Что вы хотите сказать?

– Я не сомневаюсь, что вы хорошая женщина, но сама ваша праведность может быть причиной, по которой Номса не откровенна с вами. Грешные уши больше склонны прощать, чем святые.

Его слова ранят меня до глубины души, потому что я знаю: это правда.

– Где она?

– Я не для того хотел встретиться с вами, чтобы рассказывать, где она. Скажу только, что Номса там, где хочет быть. С ней люди, похожие на нее, революционеры, которые хотят изменить историю нашей страны.

– Хотите сказать – террористы вроде вас с Номсой? – Я не успеваю прикусить язык.

– Нет, я хочу сказать – борцы за свободу вроде нас. Вы должны гордиться Номсой. Ваша дочь – герой. Как жаль, что вы этого не видите.

Я уже во дворе, когда мое внимание привлекает шелест крыльев; чужеродный звук в городской среде. Похолодев, я замечаю, как огромная сова пикирует на мусорный бак рядом со мной. Наверное, для нее это отличное место охоты, город кишит мышами и крысами.

Сова, сжавшись, готовится взлететь, и я замираю. Желтые глаза птицы не мигая смотрят на меня, и я вспоминаю, что говорил мой муж Силумко.

Совы – вестницы смерти. Увидеть их – дурной знак.

Я разворачиваюсь и бегу прочь.

19 марта 1977 года