Время игры - Василий Звягинцев

— Раньше ведь ходили… — слегка растерянно ответил Сашка. — Сколько раз, и туда, и обратно.

— Так, против временного потока с некомпенсированной массой — не ходили. Когда Воронцов в прошлое отправлялся, здесь… как бы это выразиться… оставался адекватный объем ранее занятого им пространства-времени. Такой эфирный слепок. В него он и возвращался, энергия требовалась только на механическое перемещение объекта, грубо говоря. А Шестакова в нашем мире не было, то есть твое тело сейчас фактически — около сотни килограммов антиматерии. Нейтрализовать ее мне нечем. Хорошо, что уходить ты будешь в виде информационного пакета. Но это все теория. Поговорим о практике.

Антон изложил ему, какие именно надежды он возлагает на Шульгина сейчас, что ему следует сделать до того, как он вернется к самому себе[23].

— Понятно, — покивал головой Сашка. — Но у меня случайно и другие предложения есть. Вот, просмотри… — Он протянул записку Сильвии.

— Чрезвычайно интересно… — Шульгин отметил, что форзейля идея перехода на Валгаллу чем-то заинтересовала. — Ты «ей» это показывал?

— А зачем?

— Молодец. Пока не знаю, но мало ли… Вдруг пригодится. Тебе, тебе, не мне. Я на Валгаллу не собираюсь, а вот ты… Чем не запасной вариант? У тебя формула, у нее — аппаратура. Ей придется все время изобретать доводы, по которым она пока не может тебя отправить. Вот-вот, мол, не сегодня-завтра… А человек, которому приходится юлить и врать, неминуемо будет совершать ошибки… Потом я тебя «эвакуирую», вставлю Шестакову новую программу, а она все еще будет считать…

И тут Шульгин выбросил на стол свой козырь. Плод кратковременных, но мучительных размышлений, шанс отсрочить так пугающее его «развоплощение» и одновременно посмотреть, что получится в результате столь эффектного вмешательства в историю и геополитику. Уйти никогда не поздно, но отчего бы вдобавок еще и не хлопнуть громко дверью?

Шульгин вновь стал самим собой, приняв решение, и страх его бесследно исчез, вместо уныния и тревоги появился азарт предстоящей борьбы и жадный интерес к тому, что ждет его за поворотом…

В конце-то концов, все, что он сейчас придумал, в нравственном смысле можно рассматривать всего лишь как упражнение на берестинском военно-компьютерном тренажере. И только…

— А что, если сделать все совсем наоборот? Они будут уверены, что я ушел, а я останусь?

— То есть как? — не сразу сообразил Антон.

— Да очень просто. Зачем нам женщину напрягать, терзать ее неразрешимыми проблемами: отпустить — оставить — отпустить… Мне помнится, с помощью их универблока можно на Валгаллу проход организовать?

— Одним блоком вряд ли. А если блок плюс «шар» — наверняка можно. Тем более твоя формула перехода на такую схему и рассчитана. Что ты опять задумал? — Форзейль не мог сам догадаться о замысле Шульгина, и это его злило, опять подчеркивало превосходство землянина в способности к нестандартному мышлению.

— Да пустячок один. Надоело мне, понимаешь, с пришельцами беспрестанно торговаться. То с тобой, то с ней, то снова с тобой… Вот я и подумал — чего же проще, взять и прямо сейчас сымитировать мое бегство. Наладим систему, введем в нее нужные команды… Валентин в кабак пошел, с девками, и портсигар в сейф сунул. Я видел. Открыть — раз плюнуть. Наладим все, записочку оставим: мол, адью, ребята, извините за внимание, а я пошел. Оставляю вам наркома Шестакова, готового к любому применению…

— Лихо! — не скрыл смешанного с удивлением восхищения Антон. — А как же?..

— А это уж твоя забота. Сделать так, чтобы и матрицу в этой вот голове, — для наглядности Сашка ткнул себе в лоб пальцем, — их аппаратура больше не фиксировала, и характеристики переноса массы Шестакова туда и обратно ихний «шар» подтвердил. Неплохо бы и мои сапоги в свежей земле испачкать, и чтобы травинка, зеленая, сочная, к подошве прилипла. Деталь, штрих — но какой! В Москве январь и пурга, а тут — летняя травиночка… Еще раз убедятся, какой я был крутой, глядишь, свечку в Елоховском поставят, что от меня избавились. И с Шестаковым будут держаться куда беззаботнее, и вообще… Так сумеешь или нет?

— Думаю, что сумею. Но ты иезуит, однако!

— Все, что могу лично…

Антон совершенно человеческим жестом почесал нос.

— Допустим, мы все сделаем. Только я не пойму другого — зачем тебе это?

— Не обольщайся, не ради торжества форзейльского дела. Просто так. Поразвлечься охота. Посмотреть, как все повернется. Агграм нос натянуть. Мысль-то классная — все считают, что перед ними какой-то Шестаков, а в натуре — я! Интереснейшая ведь коллизия, согласись.

Похоже, Антона Сашкина затея поставила в тупик. Теперь уже ему предстояло терзаться мыслью, кому на самом деле принадлежит сей замысел. Самому ли Шульгину, перевербовавшим его агграм или Держателям Мира?

— Ну, что же, Саша. Пожалуй, это в самом деле интересно. Только я не готов тебе ответить так сразу. Подумать надо, просчитать…

И вот сейчас Шульгин испытал настоящее удовлетворение. Затея явно удалась. Один лишь ход конем — и под боем сразу ферзь и две ладьи. Причем без малейшего риска. Или, что тоже неплохо, — карамболь от трех бортов в середину.

— Подумай, братец, подумай. И просчитай, — сказал он с непроницаемым покерным лицом. — Надеюсь, успеешь до возвращения товарища Лихарева. Засим — честь имею кланяться…

И когда Антон исчез, Шульгин снова прошел на кухню, заварил чашку крепчайшего кофе. Опершись на подоконник, погрузился в созерцание закрывшего даже ближнюю перспективу снегопада.

Идут белые снеги,

Как по нитке скользя…

Жить и жить бы на свете,

Да, наверно, нельзя.

Идут белые снеги…

И я тоже уйду.

Не печалюсь о смерти

И бессмертья не жду.

Идут снеги большие,

Аж до боли светлы,

И мои и чужие

Заметая следы…

«Черт его знает. Жить все-таки хочется. Пусть и в чужом теле. А если совсем невмоготу станет, этим же путем всерьез воспользуюсь. До этого ни Антон, ни Лихарев не додумаются. Вторая логическая. Отчего-то она пришельцам не по зубам… Дерну на Валгаллу, ребят отыщу… А нет — Робинзоном заделаюсь. Все равно хорошо. Но главное, господа, война продолжается…»

И — снова ослепительная вспышка боли, ощущение вплотную подступившей смерти. И темнота.

Шульгин на каменной лежанке приподнялся с крепко пахнущего затхлой сыростью холодного одеяла, сел, потер ладонью тупо ноющий лоб.

«Ни хрена себе, хохмочки с яйцами…» — неизвестно отчего пробормотал он фразу из старого анекдота.

Эффект попытки выхода в астрал превзошел все ожидания.