Произведение в алом - Густав Майринк

- Ангелина... Для вас, мастер Пернат, я просто Ангелина... - еле слышно прошептала она, не открывая глаз.

- Должен вам признаться, Ангелина, что... что вы мне сегодня снились... всю ночь напролет... - охрипшим вдруг голосом выдавил я из себя.

Графиня вздрогнула - казалось, это признание застало ее врасплох, - потом, слегка отодвинувшись, она значительно посмотрела на меня:

- Поразительно! А вы - мне! Вот и сейчас я вспоминала этот чудесный сон...

Вновь возникла неловкая пауза, так как мы оба догадались, что видели один и тот же сон. Я чувствовал это по участившемуся биению ее пульса, по лихорадочной дрожи ее тела, которую не мог скрыть даже мех.

Резко отвернувшись, бледная от волнения Ангелина стала с каким-то напряженным ожиданием вглядываться вдаль...

Медленно поднес я хрупкую, аристократическую руку к губам, стянул белую надушенную перчатку, а когда услышал у самого уха хриплое от страсти дыхание, вдруг понял, что еще мгновение и... и... и, уже ничего не соображая, нежно и страстно прикусил трогательно беззащитный без своей лайковой оболочки большой палец графини...

Через несколько часов я брел как пьяный в вечернем тумане; мне надо было спуститься в Старый город, однако я шел куда глаза глядят, бездумно сворачивал в какие-то переулки и, видимо сам о том не подозревая, весьма продолжительное время блуждал по кругу.

Опомнился только на набережной, долго стоял, перегнувшись через кованый парапет, и, глядя вниз, на бурную черную воду, пытался разобраться, где кончается прошлое и начинается настоящее.

Ощущение обнимавших меня за шею рук было столь явственным, что, казалось, оглянись я сейчас - и увижу Ангелину, впрочем, она и так стояла у меня перед глазами: маленькая девочка в белом платье играла в мяч под сенью огромных вековых вязов, вот и фонтан, у которого мы когда-то, много-много лет назад, прощались, его мраморный бассейн сейчас забит прошлогодней листвой, а тогда в нем плавал оброненный ею мяч, потом она провожала меня, как совсем недавно, молча склонив голову мне на плечо, через сумрачный, зябко съежившийся парк своего родового дворца...

Присев на скамейку, я надвинул на глаза шляпу, чтобы ничто не мешало мне грезить. «А где сердечко из коралла?..»

Вода бурлила и пенилась, переливаясь через край плотины, и этот монотонный шум поглощал последние замирающие звуки отходящего ко сну города.

Всякий раз, когда я поднимал голову, чтобы плотнее запахнуть полы моего пальто, ночные тени все больше сгущались над речным потоком, пока беспросветная тьма окончательно не

поглотила его, превратив в сплошную серовато-черную массу, рассеченную узким, белым шрамом пены, который, повторяя собой линию плотины, тянулся до противоположного берега.

Одна только мысль о том, что праздник кончился, что надо снова возвращаться в гетто, в свою одинокую каморку, повергала меня в ужас.

Всего лишь несколько послеполуденных часов солнечного сияния и любви - и я навсегда стал чужим в своем собственном жилище.

Впрочем, много ли надо, чтобы от этого нечаянного счастья остались одни воспоминания, прекрасные и пожухлые, как прошлогодняя листва, - ну пара недель, а может, и того меньше?..

А что потом?

Потом - тоскливое, бесприютное сиротство здесь и там, по сю и по ту сторону речного потока.

Я вскочил - прежде чем сойти в кромешную ночь гетто, хотел бросить сквозь прутья парковой решетки еще один, последний, взгляд на дворец, за темными окнами которого спала она...

Избрав то же направление, откуда пришел, я едва ли не на ощупь стал пробираться в густом тумане: ряды домов с вычурными изломами барочных фасадов выстраивались в пустынные улицы и вымершие переулки, время от времени из смутной мглы грозно выплывали черные монументы, возвещая своим появлением о том, что в данный момент я пересекал какую-то спящую мертвым сном площадь, и снова - призрачные дворцы, узорчатые решетки заборов, стоящие особняком караульные будки...

Иногда в обманчивом сумраке брезжило тусклое мерцание одинокого фонаря - постепенно, по мере приближения, оно разрасталось в гигантский фантастический ореол, похожий на блеклую, отцветающую радугу, который мало-помалу превращался в бледно-желтый, коварно прищуренный глаз, до тех пор сверливший мне спину подозрительным взглядом, пока не растворялся во мраке.

Под моей ногой заскрипела галька - широкие ступени круто уходили вверх... Господи, где я? На дне какого-то глубокого оврага? А это что за стены? По обеим сторонам лестницы

тянулись глухие высокие стены, из-за которых свешивались голые ветви деревьев... Казалось, они росли из тумана, в густой пелене которого стволов было не разглядеть. Судя по всему, какой-то сад...

Зацепившись за что-то шляпой, я повел головой - раздался тихий хруст, и несколько тонких иссохших веточек скользнули по моему пальто в серую мглу, которой были окутаны мои ноги.

Светящаяся точка? Да, да, вдали мерцал одинокий огонек... Далеко-далеко... Что за странное свечение, повисшее меж небом и землей?..

Должно быть, я все же заплутал. Это могла быть только Старая замковая лестница, проложенная по склону того крутого холма, с вершины которого к небу устремлялись гордые готические шпили собора Святого Вита...

Взобравшись наверх, я довольно долго шел по глинистой дорожке, которая незаметно сменилась мостовой...

Потом в туманной мгле проступила грузная, непроницаемо черная тень, увенчанная конусообразной шапкой, - Далиборка, легендарная Башня голода, во чреве которой в былые времена томились обреченные на голодную смерть узники, а рядом, в Оленьем рву, короли травили благородную дичь.

Протиснувшись сквозь тесный, едва ли в ширину плечей, извилистый проулок с глубокими бойницами, я оказался на какой-то узенькой улочке с крошечными, не выше человеческого роста домишками - вытянув руку, можно было коснуться крыши.

Теперь-то я знал, куда меня занесло, - Алхимистенгассе, на которой в Средние века ютились адепты королевской науки, тщившиеся обрести Философский камень и насыщавшие своими ядовитыми субстанциями лунные лучи.

Покинуть это таинственное место можно было только через игольное ушко того самого проулка, которым я сюда и проник.

Однако, пытаясь найти в него вход, я, к своему немалому удивлению, наткнулся на штакетник деревянной решетки -итак, пути назад не было.

Ничего страшного, успокаивал я себя, придется кого-нибудь разбудить - пусть покажет, как мне отсюда выбраться.

Чудны дела Твои, Господи, а этот дом откуда взялся? Улочка заканчивалась домом, которого я никогда раньше здесь не видел, - он был больше остальных и явно обитаем... Как же я раньше-то его не замечал ?!

Должно быть, он был недавно выбелен, ибо его светлый силуэт отчетливо выделялся даже в непроглядной пелене тумана.

Я перелез через грубо сколоченную из толстых тесаных брусьев ограду и, подойдя по узкой садовой дорожке к дому, прижался лбом к оконному стеклу: ни зги не видно... Постучал в окно... Через некоторое время внутри мелькнула полоска света, дверь открылась, и в комнату шаткой, неуверенной поступью вошел какой-то древний как мир старец с горящей свечой в руке; доковыляв до середины своей лаборатории, он замер и стал настороженно оглядывать помещение - его взгляд медленно и внимательно скользил вдоль стен, уставленных алхимическими колбами и ретортами, задумчиво задержался на гигантской паутине в углу и, сместившись наконец к окну, в упор вперился в меня...