Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер

Боже милосердный! То была Эльмира.

Я был потрясен этим открытием. Передо мной стояла моя нежная, моя верная супруга! Я узнал ее по нежным поцелуям, пылким объятиям, ласковым словам. И все же это была не та прежняя Эльмира, которая когда-то очаровала меня, не то божественно радостное, совершеннейшее создание. Мертвенная бледность покрывала ее лицо, холодное выражение которого будто нехотя смягчилось, уступая моему чувству. Глаза ее были задумчивы и слегка затуманены; она нерешительно замерла в моих объятиях и робко усмехалась, словно вопрошая: кто такая Франциска, которую ты столь тепло готов был принять? Раздумья обжигали мне душу. Я усадил Эльмиру к себе на колени и ласками попытался утешить ее. Я не вполне владел собой и потому не находил слов, чтобы изъяснить ей свои переживания.

— Будешь ли ты столь же нежен со своей Эльмирой, как в прежние времена? — прервала она молчание.

— Да, я буду столь же нежен, о моя сладостная, моя небесная подруга! Но я все еще не могу опомниться. Как удалось тебе восстать из могилы? Или ты всего лишь призрак моей жены, присланный мне на несколько мгновений в утешение?

— Пусть скажут это тебе мои объятия, о мой супруг! Может ли бестелесный призрак дарить столь пылкие поцелуи? Но хранил ли ты мне верность, как я тебе? Будь со мной откровенен.

Я почувствовал испуг. Радость свидания была столь коротка — и вот уже впереди ожидали треволнения ревности. Если она была похищена этим ужасным Братством, без сомнения, ей остались небезызвестны моя неверность вкупе с дьявольским опьянением. Я молчал в растерянности. Проклятое Братство, ты лишило меня всего!

— Что ответит мне мой Карлос? — настаивала Эльмира, нежно прижавшись бледной щекой к моему лицу. — Будь же откровенен со своей супругой!

— Ах, Эльмира, ты знаешь мое нежное сердце! Ведь ты же умерла у меня на руках! Я был свидетель твоего погребения. Мог ли я знать, что меня столь позорно обманули, чтобы выкрасть тебя! Я долго тебя оплакивал и в каждой новой возлюбленной искал твой образ. Ты ведь не требовала от меня, чтобы я никогда более не любил!

— Нет, этого я от тебя не требовала и ничего подобного не желала. Но теперь у меня нет соперниц? И в твоем сердце вновь будет жить Эльмира? Ведь она заслужила это право своей верностью и купила своими страданиями. Не правда ли, Карлос забыл о всех прочих женщинах, принадлежит мне всецело и стремится ко мне всеми своими желаниями?

— О, без сомнения, моя верная, моя навеки любимая жена!

— И если он даже не всегда был верен Эльмире, в других искал он лишь ее образ; и если он не вспоминал о ней на протяжении многих дней, то лишь по неведению. Разве он знал, что она жива и может вернуться? Ах! Я прощаю тебя, мой милый предатель. Сердце твое таково, что могло бы не одну женщину сделать счастливой, но лишь с Единственной можешь ты быть счастлив, не правда ли, Карлос?

Пленительная волшебница! Словно грезя, пытался я осознать, что обрел ее вновь, что это не сон! Так утром после грозовой ночи осторожный наблюдатель не спешит любоваться восходом солнца, дабы не быть ослепленным вспышкой молнии. Я не отваживался доверять видимости. Я пытался проверить свои чувства. Уж слишком неправдоподобно и странно — некогда умершую чувствовать вновь в своих объятиях.

Я не удивлялся тому, что ее у меня похитили, но то, что ее опять вернули, вызывало изумление. Или, возможно, то было бегство? Придя наконец в себя, я задал сей вопрос Эльмире. Она еще больше побледнела, пугливо огляделась вокруг и в страхе прижалась ко мне.

— Сейчас не время рассказывать, Карлос, — проговорила она дрожащим голосом. — Нам угрожает опасность! Если тебе по-прежнему дорога твоя жена, мы должны бежать, и как можно скорее! Слышишь ли ты меня, мой дорогой супруг? Как можно скорее бежать — или меня вновь похитят из твоих нежных объятий!

На несколько мгновений я задумался. Я был связан множеством дел и не намеревался в скором времени покидать поместье. Мне требовался знак извне, которого я дожидался. Возможно, Эльмира оставила Незнакомцев не без их ведома, причем было также обусловлено, что она свидится со мной. Но я любил ее вновь столь одержимо, столь невыразимо нежно, что навряд ли был в силах противостоять ее требованию. Я пообещал ей предпринять все возможное, успокоил ее ласковыми словами и перенес в смежную спальню, где умолял лечь, чтобы немного отдохнуть. Заперев окна и двери, в крайнем изнеможении я бросился на свою кровать.

Дражайший граф, вы успели уже убедиться, читая мою историю, насколько богата она всевозможными злоключениями. Однако следующие сцены представят столь ужасные события, что всякий может быть в высшей степени потрясен. Я же был тогда приведен на грань безумия, поскольку меня лишили всех моих надежд и желаний. Я прослежу свои чувства до самых потаенных глубин и извивов, опишу, как погибло на моих глазах все то, что служило утешением в прежних несчастьях, и как я сделался жалкой игрушкой чудовищных намерений и неистовейших замыслов.

* * *

Пролежав недолго в своей постели, заметил я, что пространство вокруг меня наполняется свечением. Но это было всего лишь слабое мерцание, подобное раннему рассвету. Я подумал, что наступает утро, и вновь сомкнул глаза. Однако вскоре свечение сделалось столь сильным, что пронизывало мои веки и тем беспокоило меня. Я сел на кровати и увидел, что вся комната ярко озарена. При этом невозможно было понять, откуда льется свет; казалось, им наполнен сам воздух. Маленькие облачка плавали по спальне, и я с ужасом заметил, что они разбрасывают искры. Все предметы, находящиеся в комнате, были окрашены различными световыми пятнами.

Тихий звон, как если бы слабое дуновение ветра тронуло арфу, донесся до моих ушей, сливаясь с шорохом листьев. Послышались таинственные вздохи, но в комнате по-прежнему никого не было видно. Я потянул за шнур звонка, чтобы вызвать слуг, но он оборвался. Я хотел было вскочить с кровати, но невидимые узы держали меня. С радостью лишился бы я сознания, чтобы не воспринимать все эти ужасающие явления, но чувства мои, привыкшие к потрясениям, отказали мне в этом последнем утешении. Вообразите себе мое состояние!

В комнате запахло благовониями, и, когда воздух сгустился настолько, что предметы сделались неразличимы, передо мной предстало некое существо. Оно имело белый лик и вперило в