Его кровавый проект - Грэм Макрей Барнет

Что бы ни думал мистер Синклер о совершенно резонном постановлении судьи, такое проявление раздражительности перед присяжными едва ли было в интересах его клиента. Судья повторил присяжным те же предостережения, что и вчера, и зал суда очистили от публики. Люди покидали галерею, «слегка смахивая на школьников, которых распустили на лето».

В вечерних выпусках газет публиковались красочные описания обмена репликами между адвокатом, прокурором и доктором Мунро, а «Инвернесский курьер» писал, что «в городских трактирах и на перекрестках улиц не обсуждалось никаких других тем. Те, кому повезло присутствовать на суде, изрекали суждения, словно великие мудрецы, и всю ночь кипели споры о том, повесят или нет несчастного подсудимого».

Среди репортеров мнения тоже явно разделились. Статья в «Шотландце», посвященная сегодняшнему судебному разбирательству, заканчивалась тем, что «проблеск надежды, появившийся после того, как искусно адвокат дискредитировал доктора Мунро, тут же погас после заявления самого подсудимого о том, что он воистину находится в здравом уме. Теперь требуется самый удивительный поворот событий, дабы убедить присяжных, что несчастный арендатор неповинен в преступлениях, в которых его обвиняют».

Однако для Джона Мёрдока, пишущего в «Курьере», дело было далеко не таким ясным: «Хотя нельзя подвергать сомнению искусство, с которым мистер Гиффорд представлял дело Короны, присяжные попутно услышали достаточно о своеобразном поведении подсудимого, чтобы это посеяло семена сомнения относительно того, в здравом ли он уме».

В утреннем выпуске «Таймс» мистер Филби писал: «Это самое необычное явление, чтобы защита в подобном деле основывалась на единственном свидетеле, но следует признать, что суд над Родриком Макреем — необычный случай. Спорными являются не факты дела, а состояние рассудка преступника, и лишь немногие люди (если таковые вообще имеются) могут взять на себя смелость заявить, что правильно оценивают это состояние. Подсудимый все время вел себя так почтительно и скромно, что совершенно невозможно вообразить его совершающим те зверские преступления, в которых его обвиняют. Однако он их все-таки совершил, и то, что человек, способный на подобную дикость, может потом два дня сидеть тихо, как мышь, говорит наблюдателю о некоем помешательстве, не входящем в случаи, перечисленные доктором Гектором Мунро. Таким образом, огромная ответственность лежит на плечах знаменитого Джеймса Брюса Томсона, в чьих руках находится судьба Родрика Макрея».

День третий

Не только мистер Филби сознавал важность показаний мистера Томсона. Появления последнего в зале суда ожидали с бо́льшим волнением, чем любого другого момента с тех пор, как здесь впервые появился сам подсудимый. Мистер Томсон, в облегающем черном костюме, с пересекающей живот золотой цепью карманных часов, занял место за свидетельской кафедрой с видом величайшей серьезности. Как писала «Таймс», он «бросил надменный взгляд на общую галерею, а потом с не менее высокомерным видом уставился на судей, представителя Короны и адвоката. Знаменитый психиатр ясно дал понять, что считает себя главным актером в этом театре».

Лорд судья-клерк призвал суд к порядку, и, как только с формальностями было покончено, мистер Синклер приступил к допросу, осведомившись о роде занятий свидетеля.

Мистер Томсон:

— Я штатный хирург в общей тюрьме Шотландии в городе Перт.

— Как давно вы занимаете эту должность?

— Около четырнадцати лет.

— Сколько заключенных вы обследовали за это время?

— Около шести тысяч.

— Вы изучали и физическое, и психическое состояние заключенных?

— Да.

— Было бы верно сказать, что вы уделяли особое внимание психологическому состоянию вверенных вашему попечению заключенных?

— Это было бы верно.

— И вы бы сказали, что у вас есть некоторый опыт в изучении психического состояния преступников?

— Отбросив скромность, я бы сказал, что да.

— На основании чего вы можете заявить о наличии подобного опыта?

— В придачу к практическому исследованию заключенных я изучил обширный спектр трудов по этой теме. Я был избран членом Медико-психологической ассоциации[52], и эта организация пригласила меня прочесть научный доклад о психологическом влиянии тюрьмы на заключенного. Моя статья об эпилепсии среди заключенных опубликована в Эдинбургском ежемесячном журнале, и вскоре я опубликую другие работы по психологическим и наследственным аспектам преступности в журнале «Психиатрия».

— Это очень впечатляет, сэр, — сказал мистер Синклер. — И я не ошибусь, утверждая, что в вашем заведении содержатся преступники, которых признали неспособными предстать перед судом на основании их безумия?

— Это верно.

— Итак, благодаря вашему большому опыту общения с теми, кого можно назвать основной массой заключенных, у вас было много контактов с невменяемыми в отношении совершенного преступления.

— Так и есть.

— И вы бы провели какие-нибудь разграничения между основной массой заключенных и теми, кого считают невменяемыми в отношении совершенного преступления?

— Те и другие преступники во многом схожи тем, что лишены нравственного чувства. Однако врожденный преступник, как правило, предрасположен к совершению преступлений в силу своей наследственности и по большей части неисправим. В настоящее время в переполненных трущобах наших городов обитает преступный класс. Эти люди рождаются в преступлении, воспитываются и лелеются в нем и обучаются ему. Таким образом, можно утверждать, что такие преступники не могут по-настоящему нести ответственности за свои действия, поскольку рождены для них и бессильны сопротивляться тирании среды, в которой живут.

Как заметил мистер Мёрдок, «в ритме и интонациях речи психиатра было нечто от магии, свойственной проповеднику Свободной церкви[53]».

— Возможно ли, — спросил мистер Синклер, — идентифицировать членов этого наследственного преступного класса, о котором вы говорите?

— Всенепременно.

— Каким образом?

— Из-за отвратительных условий, в которых размножаются эти семьи, и из-за отсутствия у них уважения к правилам, запрещающим кровосмешение, среди них часто встречаются аномалии — такие как деформации позвоночника, заикание, дефекты органов речи, косолапость, волчья пасть, заячья губа, глухота, врожденная слепота, эпилепсия, золотуха и так далее. Все это обычно сопровождается слабоумием или имбецилизмом. Рожденные в преступлении отличаются от честного рабочего так же, как черномордая овца отличается от овцы породы шевиот[54].