На южном фронте без перемен - Павел Яковенко

Дорога вела через поляну и уходила вверх по склону. Когда наши танки достигли середины подъема — вот тут все и началось…

Но у чехов тоже с самого начала все пошло наперекосяк. Выстрел из РПГ по головному танку отразила «защита». А в этой машине сидел кадровый офицер с солидным боевым опытом. Он сразу рванулся из-под огня наверх, одновременно поворачивая ствол для стрельбы. Молодец, короче. Можно сказать, он всех и спас. А вот второй танк разорвало так, что у него улетела башня. Опять «нашему» знакомому танкисту не повезло. Убило его. Тогда, под минометным огнем Бог пощадил. Мы думали, как контрактнику не повезло! Глаза лишился! Да, кривой, но живой. А вот молодого все-таки судьба догнала.

На поляне в этот самый момент как на ладони стояла рота покойного Степана Бандеры. И Игорь. Вот они и получили лавину огня по полной программе. Чехов было около сотни. Били они кинжально. Насчет количества я, конечно, не знаю. Кто их там считал? Может, и мало их было, да стреляли здорово…

Две «бэшки» вспыхнули сразу. Еще две чуть попозже. Ну, еще бы, если как в тире из гранатометов расстреливают…

Молчановский «Урал» перевернулся. Там справа был склон. Машина перевернулась, но зато как бы вышла из зоны прямого огня. Говорят, это Игоря и спасло. Он же сидел справа. Вылетел из «Урала» и прокатился вниз.

А вот рота Бессовестных — Урфин Джюса — еще не вышла из просеки. Они хоть и «деревянные» солдаты, но тоже молодцы. Не растерялись, не драпанули в ужасе. Развернулись и вмочили по склону из всего что было. Дали чехам просраться!

И тут с фланга наш уцелевший танк стал простреливать укрытия дудаевцев вдоль. С этой-то стороны они не очень были защищены. Вот тут чехи и завертелись. Ну, и на поляне не все погибли. Кто сумел уползти за кусты, кто — за бугорки, а там — дальше — за деревья, или в ямки. И Бандера был жив еще, и Салий. Степана снайпер убил, когда он пытался огонь организовать. Но остатки его роты все же стали отстреливаться.

В основном, конечно, танкист все сделал: это его стрельбы заставила чехов закрутиться. Поэтому они и дернули вверх.

Говорят, я тоже помог своим огнем. Вроде бы, (вроде бы!), когда чехи отходили, то попали под мой огонь. Я же брал расстояние с большим запасом. Вот и получился огромный перелет. Но когда чехи отходили, как раз под мои мины, похоже, и попали. Разведка потом нашла это место: говорят, кровищи — море.

Хотя, что мне с этого толку. Степана нет. Игорь жив. Пока. Но состояние, говорят, между жизнью и смертью.

Потеряли танк, четыре БМП, «Урал», из роты Степана почти три четверти убиты, остальные почти все ранены. Урфин Джюс семерых потерял: двое убитых, пятеро раненых. Моего Бичевского шальной пулей убило. Надо же: всего две дырки — одно в колесе, другое в водителе. А вот и нет больше его. Мрачный парень был, неразговорчивый, но надежный. Был… Как это нехорошо звучит! Очень нехорошо…

К утру я замерз. Большого мороза не было, (если он был вообще). Но в этом лесу была такая сырость, что проникала везде. Кругом стояла мерзкая изморозь, каждый предмет, оставшийся под открытым небом, был покрыт водяной пленкой. А вот воды для питья не было вообще. Мы стояли на месте этого побоища уже несколько дней, и я, да и бойцы, просто измучились.

Сразу скажу, что как-то странно мы здесь расположились. Далеко внизу, на той поляне, где недавно был бой, стояла пехота. Здесь, у нас наверху, стояла моя батарея, и разведчики. Зачем нас — минометчиков — заставили залезть сюда, я не понимаю. Тем более, учитывая, сколько проблем было, когда наши «шишиги» пытались забраться по склону. Да, здесь была дорога, но ее давно никто толком не пользовался, а танк, промчавшийся во время боя по ней до самого верха, только все разворотил.

Вместо Бичевского мне опять прислали Старкова. У бедолаги по-прежнему не было автомата, но теперь это была вообще не проблема. Я просто отдал ему автомат покойного Бичевского, и Старков стал полноправным бойцом.

Разбитую технику вполне оперативно утащили, трупы как наших солдат, так и боевиков, покидали в две машины, и тоже увезли. О бое напоминали теперь только избитые осколками деревья и кустарники, а также повсеместная гарь. Да и то, вскоре после боя погода испортилась, и все засыпало снегом.

После этого меня и погнали наверх. Старков каким-то хитрым маневром сумел преодолеть подъем, хотя на пару секунд у меня перехватило дыхание — мне показалось, что сейчас машина перевернется… Но обошлось.

А вот мы с Сомиком подняться уже не смогли. Был там какой-то изгиб на этой дороге, который не давал нам подняться выше. Машина забуксовала, и через несколько минут «шишига» вообще начала не подниматься, а наоборот — скатываться вниз. Я подумал, что Старков кинет нам трос… А потом решил, что, не дай Бог, он сам заскользит вниз… И передумал. Пришлось вылезать из кабины, и тащиться наверх, к разведчикам. Идти пришлось довольно долго, но они без разговоров отправили вниз БМП, а я остался у них. Чего опять тащиться вниз, если машина сама вскоре появиться здесь?

Минут через двадцать «шишига» Сомова добралась до цели. Я указал, где поставить технику, где развернуть минометы, а сам пошел представиться командиру разведчиков — капитану Колодяжному.

Хороший, между прочим, дядька. Небольшого роста, сухощавый, но очень крепкий, подвижный, а главное, спокойный и хладнокровный. И при этом не высокомерный. Как-то у него это здорово сочетается. Бывает такое. Он ведь и в Афгане успел повоевать прилично, и в 95-м году тоже не хило навоевался, похоже, его чем-то трудно удивить.

Колодяжный встретил меня хорошо, угостил чаем, расспросил о наших огневых возможностях, указал особо опасные направления, спросил об осветительных минах.

— Увы, — ответил я ему. — Это дефицит. Тем более для «подносов».

Он закивал головой, не огорчился, воспринял, как должное. Я посмотрел на его бойцов. Специально он их что ли таких всех подбирал? Такие же немногословные, рассудительные и спокойные как удавы. Надо же!

Вместо Молчанова прислали на блок Франчковского. Вот уж замена так замена! Как только он приехал, у меня с ним сразу испортились отношения.

Дело в том, что привез он вместе с собой продукты на неделю сухим пайком. Каши, тушенку, сахар и хлеб. Я спустился с Инбергом и Адамовым по склону за своей долей. Но при расчете мне показалось, что Франчковский рассчитал нашу долю неправильно.

Если бы речь шла лично обо мне, я бы промолчал — связываться с вредным и злопамятным лейтенантом мне не хотелось. Но ведь паек надо раздать бойцам! А что, если кому-то не хватит? Потом идти бесполезно — я Франчковского знаю! Как говорится, «считайте деньги не отходя от кассы».

И я решил посчитать. Франчковский видимо обиделся, но пересчитать ящики и банки разрешил. Мы посчитали, и сбились. Посчитали еще раз, и снова не получилось. Плюнули на все, и тщательно, очень тщательно все пересчитали. Получилось, к моему сожалению, именно так, как первый раз посчитал Франчковский. Он долго орал, но я не стал его особо слушать, отдал продукты бойцам, и молча откланялся.