Самозванка - Скотт Вестерфельд

металлическая буря поглотит браслет – а вместе с ним и руку Яндре, – она снова вырвется на свободу.

Я запускаю свой нож в панорамное окно. Поначалу армированное стекло не поддается, а после покрывается трещинами и разлетается на куски. Сверкающие осколки высыпаются наружу и растворяются в темноте ночи, впуская внутрь шум ветра и гром войны.

Яндре спокойным уверенным шагом приближается к окну и выбрасывает в него браслет.

Металлический вихрь устремляется за ним и тоже скрывается во тьме.

Я осматриваюсь по сторонам – один техник и два чрезвычайника мертвы. Шерсть Босса Икс испачкана кровью. Рука Яндре распорота. Из-за массажного стола вылезает Зура, без единой травмы.

На десятый этаж врывается холодный ветер и взметает разбросанные по полу вещи.

Доктор Лейва тут же принимается искать медицинский спрей и бинты. А когда поворачивается ко мне, я отказываюсь от его помощи. Жесткие чешуйки костюма спасли меня от гибели.

Жаркий бой снаружи не стихает.

– Диспетчерская за той дверью, – сообщаю я выжившему технику. – Я вернусь через пять минут.

– Фрей… – предостерегает меня Зура.

Я качаю головой и снимаю с пояса Босса Икс пару гранат. В ответ он только кивает.

Затем направляюсь к лестнице, чтобы подняться на одиннадцатый этаж, где жила раньше.

Зура не пытается меня остановить.

На лестничной площадке темно, отовсюду слышно эхо сирен. Вдруг я замечаю внизу какое-то движение. В режиме ночного видения мелькают два силуэта охранных дронов, которые летят вверх на бесшумных подъемниках.

Соблюдать секретность больше нет смысла.

Лестничный пролет сотрясают выстрелы моего пулемета, воздух наполняется искрами и дымом. Выставив на гранате медленный таймер, я бросаю ее вниз.

Дверь на одиннадцатый этаж оказывается заперта, но пулемет без труда сносит ее с петель.

Я ныряю в дверной проем. При виде одинокой фигуры в коридоре прицеливаюсь и стреляю. Однако пулемет отвечает мне шипением – его индикатор состояния моргает красным.

У меня закончились патроны.

– Фрей, – раздается знакомый голос. – Рада тебя видеть.

Я прищуриваюсь, пытаясь в мягком свете аварийных огней разглядеть говорящего. Вдалеке стоит она – стройная, подтянутая и сильная.

Безоружная. Готовая к моему появлению.

Моя тренер Ная.

Ная

Я отбрасываю пустой пулемет и хватаюсь за вибронож.

– Уйдите с дороги. Я не хочу причинять вам вреда.

– Ты его никогда не причиняла, Фрей.

– Уж поверьте, не потому что я не пыталась.

У Наи все то же знакомое выражение лица. Полная сосредоточенность, словно она выискивает в тебе слабые места, оценивает. На мгновение я вновь становлюсь беззащитной семилетней девочкой.

– Твоя стойка стала неаккуратной.

Я опускаю взгляд на свои ноги.

Она права. Распределила вес неравномерно.

– Давно не практиковалась. В настоящей войне рукопашный бой, как оказывается, применяется нечасто.

– Мы можем это исправить. – Она поднимает руки, и я вспоминаю, какой красивой она казалась мне раньше – в ней сочетались изящество, сила и опасность.

Сейчас же я вижу только грусть в глазах.

– Я не стану с вами драться по правилам, Ная. Вы победите.

– Значит, чему-то я тебя все же научила.

– Уйдите с дороги.

– Нет, Фрей. Я подчиняюсь наследнице, а не тебе.

Я вижу за ее спиной дверь в комнату Рафи. В мою бывшую спальню.

С плеч спадает груз.

– Она здесь?

– Да, Фрей. И она скучает по тебе.

Вибронож гудит в моей руке, когда я сжимаю его.

Как можно осторожнее, чтобы не сломать.

При этом крепко, чтобы он не вырвался.

– Не вынуждайте меня причинять вам боль.

Ная качает головой:

– Другого способа нет.

На самом деле существует множество разных способов – этому меня научила жизнь за последний месяц. Но в этом доме существует только один.

Я кидаю нож.

Он с ревом вонзается в нее. Сломанные пальцы, ребра. Связки и суставы. Сожженные мышцы, истерзанная гордость. Боль в обмен на крохи похвалы.

В конце концов от нее остается лишь запах ржавчины.

Я стучусь в дверь своей спальни.

– Рафи, это я.

Бесконечно долго тянется молчание, а после доносится тихое:

– Фрей?

Глаза начинает щипать, к горлу подкатывает ком. В первую очередь я отвечаю не словами.

Я хватаюсь за последнюю оставшуюся у меня гранату.

– Отойди назад. Я сейчас взорву эту…

Дверь распахивается.

На пороге стоит Рафия, ее лицо сияет.

Она в платье, которое надевала на наш шестнадцатый день рождения: цвет его перьев, подобно утренней заре, плавно перетекает от оранжевого оттенка к красному, пояс украшают рубины. Глаза подчеркивает новое ожерелье из тонкого серого металла.

На одно прекрасное мгновение меня посещает уверенность, что палафоксовская команда психологов ошиблась. Вот она Рафи – моя уверенная старшая сестра: каждый волосок лежит на месте, каждый аксессуар тщательно подобран.

Пока она не обвивает меня руками. В ее объятии я чувствую дрожь, а в биении сердца – панику.

Дверь в ее комнату не была даже заперта. Потому как для побега она слишком сломлена.

Рафи отстраняется и кружится на месте.

– Я надела твое самое любимое, сестренка. Как только завыли сирены, я сразу поняла, что ты придешь.

Мне с трудом удается дышать.

– Ты прекрасна.

– А ты… жива. – Она переходит на шепот. – Он сказал, что ты погибла. В тот миг часть меня умерла.

В ее взгляде я вижу то, как сильно ей меня не хватало, и мне становится стыдно. Ведь я не нуждалась в ней так отчаянно. У меня просто не было на это времени – жизнь преподнесла мне слишком много ударов: сражение на войне и знакомство с юношей.

Пока она сидела одна в этой комнате.

За ее спиной я замечаю цвета стен – она выбрала их, когда нам было еще по десять лет. На одной из них висят наши совместные фотографии, которых уже не найти на домашних серверах. И плюшевая собака, чей крошечный искусственный мозг научился различать нас, в то время как наш отец этого сделать не мог.

Теперь комната кажется мне меньше. А я и половины жизни не прожила.

Рафи тянется ко мне и обводит пальцем мой шрам над глазом – наш шрам.

– Хороший макияж, – говорит она. – Кто его сделал?

– Друг.

– У тебя теперь есть друзья, – произносит она с восторгом, завистью и грустью одновременно.

Оставаясь столько времени порознь, мне теперь странно видеть в ней свое лицо. Возникает ощущение, будто некая программа из эпохи Красоты демонстрирует то, какой сделает меня операция. Более элегантной, более утонченной.

Более хрупкой.

Она смотрит на кончик своего пальца, ставший липким от прикосновения к моему лицу. Частички также у меня на руках и в волосах.