Самозванка - Скотт Вестерфельд

непросто, но она станет вашей. Потому что единственный верный путь к свободе – это воспользоваться ею, чтобы…

Тут свет гаснет. Аэрокамера падает на пол.

В дверях диспетчерской появляется доктор Лейва.

– Они отключили электричество! Больше мы ничего не можем сделать!

Я оборачиваюсь к окну.

В ночном небе затихает рокот, растворяются вспышки огня, и борьба со стоном прекращается. Без ужасов войны солдаты Шрива не перейдут на сторону Рафии.

Даже викторианской армии не осталось, чтобы склонить эту чашу весов. Только плеяда огней кружит в небесах: отступая с поля боя, она направляется к нам. Армия Шрива возвращается домой с целью вновь захватить башню.

Мы опоздали.

– Они слышали нас? – спрашиваю я.

Доктор Лейва, глядя на хэндскрин, кивает.

– Вас показали по всем каналам. Откликнулся весь город, все кругом говорят. Но жители не могут так быстро осознать услышанное. А наше время истекло.

– Бедняжка Фрей, – тихим голосом говорит Рафи. – Ты полагала, одной речью можно все изменить?

– Я просто думала… – Я неуверенно замолкаю.

– Это была достойная речь, – уверяет она. – Мы идеальная пара.

Босс Икс хлопает меня по плечу.

– Начало положено, а теперь нам пора выбираться отсюда.

Лишь спустя мгновение я осознаю, что все смотрят на меня, ждут дальнейших указаний.

Моя голова идет кругом. Следующим шагом должна была стать победа. Но мы очень долго проникали в башню, а армия Кола слишком слаба.

Нам остается только бежать. Вот только повсюду гремит стрельба.

– Придется это делать через зал трофеев, – говорю я. – Это единственное место, которое они не смогут взорвать. Он двумя этажами ниже.

– Мы не сможем спуститься! – доносится голос Зуры от выломанного дверного проема. Лестничную площадку позади нее озаряют вспышки выстрелов.

– Нет, сможем. – Я сжимаю нож и бросаю его.

Когда спустя время он возвращается в мою ладонь, под нами зияет дыра, забитая противопожарной пеной и искрящимися проводами.

– Я первый, – раскатистым голосом произносит Босс Икс.

И с жужжащим виброкопьем бросается вниз. Я следую за ним, но, чтобы не мешать ему, хватаюсь за край пола и зависаю в воздухе.

Босс Икс ловко расправляется с дронами, его копье выписывает в воздухе изящные дуги. Я присоединяюсь к нему, но моего ножа хватает всего на одного робота, а потом он с шипением падает на пол.

Индикатор заряда светится красным.

Я лишилась оружия. К счастью, вовремя спрыгивает Зура, и в бой вступают пулеметы. Несколько минут спустя девятый этаж оказывается чист.

Остается еще один.

– Режьте здесь, – говорю я Боссу Икс.

Тот втыкает копье в пол. И к тому времени как за нашими спинами собираются все остальные, мы уже можем спускаться дальше.

В комнате темно и тихо. Как я и предполагала, охрана отца не осмелится открыть здесь огонь. Для него нет ничего ценнее его трофеев.

В основном здесь висят картины. Портреты его бывших союзников, его врагов – всех тех людей, кто больше не появляется на пропагандистских каналах Шрива. Людей, исчезнувших и существующих лишь в этой бездне воспоминаний.

Наш отец никогда не забывает своих побед.

Здесь встречаются и обычные охотничьи трофеи: чучела голов оленей, кабанов и львов. Не меньше сотни убитых животных. А также стойка с охотничьими ружьями и скайбордами.

– Эти доски заряжены? – спрашивает Зура.

– Всегда, на случай пожара. А вот ружья без патронов.

– Сойдет. – Она снимает один скайборд со стены.

Пока с верхнего этажа спускаются остальные члены команды, я осматриваюсь. Эта комната – тайная слабость нашего отца. Она специально лишена окон, чтобы ни один любопытный взгляд не мог сюда проникнуть. А вот здесь должна располагаться наружная стена, прямо за этим портретом…

Моим портретом.

Фрей.

Это точно не Рафи. У нее нет таких спутанных волос, тренировочной одежды и ножа в руке. Блестящей от пота кожи и плещущегося в глазах восторга, вызванного сражением. Настолько дикой даже я сама себя не представляла.

Отец уже повесил мой портрет в трофейном зале.

А ведь он всего несколько дней назад решил, что я погибла. Сколько нужно времени, чтобы нарисовать человека?

Или же картина была готова еще до моего отъезда в Викторию?

Тут я вижу прямо напротив себя ее – Арибеллу Палафокс.

В этом портрете художнику удалось передать всю уверенность и непоколебимость. Каждый мазок напоминает мне о том, какой грозной она была.

Но ее уже нет в живых, а я все еще здесь.

У меня над ухом раздается зычный голос:

– Однажды портрет твоего отца тоже будет тут висеть.

Я поднимаю глаза на Босса Икс. Его шерсть слиплась от запекшейся крови, один глаз помутнел от удара. Но лицо, абсолютно человеческое, преисполнено глубокой печали.

Я гадаю, есть ли среди этих лиц портрет того убийцы – его потерянного друга. Однако не могу его об этом спросить.

Я еще не готова рассказать Иксу о своем поступке.

В его руке оживает гудящее виброкопье, и он с волчьим блеском в глазах поднимает его. Мне вдруг кажется, что ему что-то известно и сейчас он спалит меня на месте.

Но он лишь говорит:

– Нам пора идти. Где резать стену?

Ожерелье

Расчищая Боссу Икс место, я снимаю со стены свой портрет.

Не хочу, чтобы его порезали на кусочки. Пусть мой отец каждый день лицезреет меня, зная, что я по-прежнему жива. Сражаюсь и ищу любой способ ему навредить.

Девушка на картине выглядит невероятно сильной и жестокой. И я хочу, чтобы именно она олицетворяла истинную меня.

Рядом со мной встает моя сестра и тоже смотрит на портрет.

– Это ты, Фрей? Как мило. Значит, он все-таки думал о тебе.

Я обвожу взглядом комнату, все эти исчезнувшие лица.

– Да, только я нахожусь здесь вместе с его врагами.

– Глупышка Фрей. Папа любит своих врагов больше, чем друзей. – Взмахом руки она показывает на картины. – Хотя бы потому, что знает, как поступать с врагами. Вешать их на стену вместе с чучелами.

У нее дрожит голос. Я заглядываю в ее глаза и вижу там нечто похожее на панику.

– Я всегда ненавидела эту комнату. – Она обхватывает себя руками. – Ты словно оказываешься в его голове – единственное, что может быть хуже, чем являться частью его семьи. А вот тебе с этим повезло больше – стать ему ненастоящей дочерью. Как бы мне хотелось отдать тебе те злосчастные двадцать шесть минут.

– Знаю.

Я была всего лишь одноразовым объектом, орудием. А ей все эти годы приходилось быть его дочерью. Я все жалела, что меня никто не видит, но оказаться на виду – гораздо