История Византийской империи. Том 3. Период Македонской династии (867-1057 гг.) - Федор Успенский

Останавливаясь здесь в изложении южноитальянской политики в царствование Льва Мудрого, мы должны еще бросить взгляд на другую часть западной границы империи, с которой она также была соединена лишь морем и сношения с которой поэтому зависели лишь от большей или меньшей силы флота. Разумеем прибрежные города Далмации и несколько островов на Адриатике, носившие имя фемы Далмации. Господство Византии на Адриатическом море, конечно, стояло в зависимости от крепости ее положения в Южной Италии и от организации морских средств обороны в Далмации. Главные города здесь были Зара и Рагуза, но ключом положения фемы был, собственно, город Драч, организованный вместе с ближайшей приморской областью в отдельную фему (Диррахий-Драч). Для Византии представляло жизненную задачу удержать влияние как на Адриатическом море, так и по берегам Далмации вследствие ближайшего соседства с византийской фемой этого имени славянских княжеств Сербии и Хорватии и полузависимых славянских племен, сидевших у моря и занимавшихся морскими разбоями. / В ближайшей главе нам предстоит выяснить организацию названных политических и этнографических групп в западной части Балканского полуострова, здесь же нужно сказать лишь о береговой полосе. В высшей степени определенно выдвигается то обстоятельство, что колебания византийской политики в этой полосе западной границы зависели от морского положения на Адриатике./ С падением Тарента и Бари (839–841) наступает период арабского засилья в Южной Италии и безнадежной анархии по Адриатике. В особенности племя неречан отличалось своим удальством и отважными набегами на ближайшие острова при устье Наренты, которые и перешли под их власть. Начинавшая в IX в. приобретать морское значение Венеция пыталась в интересах своей торговли обеспечивать для своих купцов безопасность от названных пиратов. При вступлении на престол Василия I южноитальянские арабы смело ходили по морю и разграбили города Будву и Розу близ Антивари и осаждали Котор и Рагузу. И после похода в Далмацию адмирала Никиты Орифы, в 871 г., спокойствие здесь не было достигнуто, так как неречане продолжали делать набеги на Истрию. Но с тех пор как Бари снова перешел под власть Византии, положение дел изменилось к лучшему. В конце IX и в начале X в., когда арабы были окончательно вытеснены из Южной Италии, на Адриатическом море снова усиливается влияние Византии; в это время приобщены к христианству еще остававшиеся в язычестве неречане и в далматинских городах введена церковная организация по греческому обряду. Эти обстоятельства прошли совершенно незамеченными в современной событиям истории, так что мы лишены возможности составить понятие как о способах утверждения здесь византийского влияния, так и о силе его и пределах распространения. Следует удовлетвориться заключением, что как в восточной, так и в западной части Балканского полуострова одна и та же политическая и церковная идея выдвигала Константинопольский патриархат на стражу против притязаний (37) Западной империи и латинской Церкви.

Есть полное основание выделить период Македонской династии в истории Византии и назначить ему совершенно самостоятельное место. Но это не потому, чтобы преемники Василия принесли на трон гениальность, или особенную даровитость, или хотя бы административные способности. Хотя ни сын, ни внук, ни даже правнук основателя династии не имели тех качеств, коими достигается величие и могущество и приобретается уважение современников и потомства, тем не менее период, в который мы вступаем с настоящей главы, необходимо признать кульминационным в истории византинизма. С конца IX и в течение X в. византинизм развился до конечных пределов, сказав свое последнее слово в законодательстве, литературе и искусстве и приобщив к христианской культуре новые народы.

С этой точки зрения вполне основательно обозначение этого периода как «Высший расцвет восточноримского могущества при армянской династии» или еще «Век расцвета» (1). И тем любопытней эта, можно сказать, общепризнанная слава македонского периода, что в военном отношении преемники Василия были далеко ниже посредственности и во внешних делах не только не возвысили положения империи, но, напротив, многое бы потеряли, если бы только выдающиеся военные люди X в., Никифор Фока и Иоанн Цимисхий, своими блестящими военными делами не удержали за империей занимаемого ею международного положения. Лев Мудрый и сын его Константин — это были кабинетные люди, вся деятельность которых исчерпывалась в сущности знакомством с книжными сокровищами царской библиотеки и редко простиралась за стены столицы и далее подгородных дачных мест. Ясное дело, что культурная жизнь империи и постепенное движение науки и искусства в X в. мало зависели от современных царствующих лиц, а находились под влиянием импульса, какой дан был византинизму ранее Македонской династии и который был в состоянии воспитать такую научную силу, как патриарх Фотий и его сотрудники. Хотя мы лишены средств разобраться в исходных моментах рассматриваемого движения, но нельзя не видеть того, что с эпохой, падающей на Македонскую династию, в разных проявлениях культурной жизни византийского общества начинают сказываться такие элементы, каких прежде не было в наличности. Кроме того, и в политическом отношении византинизм X в. одушевлен другими началами, чем в предыдущую и последующую эпохи: в нем нет той исключительности, сухости, односторонности и холодного эгоизма, с каким он выступает в VI или XI в.

С целью выяснить существенные черты совершенно сложившегося к X в. византинизма, который заявляет о себе не в личной деятельности македонских императоров, а в учреждениях того времени, равно как в условиях организации социальной и экономической жизни, и, наконец, в научных и художественных предприятиях и произведениях, историк необходимо должен отступить на время от обычного приема изложения событий по царствованиям, иначе он рискует представить не в надлежащей перспективе характерные особенности византинизма, вследствие которых история Византийской империи занимает особое место во всемирной истории. Обращаемся к рассмотрению законодательной деятельности царей Македонской династии.

Во все времена существования Византийской империи как в литературной традиции, так и в общественном мнении не прерывалось убеждение в силе закона и в незыблемой твердости правосудия. Нельзя сомневаться в том, что это убеждение, переходившее в верование, было воспитано реальными фактами, что византийское правительство действительно полагало одной из главных своих обязательных задач заботиться о твердости норм закона и о правильном их применении. Не говоря уже о тех царях, с именем которых соединялась идея законодательных памятников, даже малоизвестные и менее популярные между ними оставляли по себе следы в законодательной практике. Это столько же объясняется исторической традицией о значении римского права и о глубоком влиянии на средневековые народы идеи Римской империи, сколько не прерывавшимся в Византийской империи изучением старых греко-римских и новых юридических норм, постепенно проникавших в империю извне, чрез знакомство с новыми народами. Эволюция римского права в творениях византийских юристов может служить лучшим показателем как процесса выработки византинизма, так и отсутствия застоя и трупного гниения в византийских учреждениях. Царскому величеству приличествует, говорится у одного писателя [80], украшаться не оружием только, но законами и науками. Первое приносит пользу в военном деле, законы же и науки пользуются славой в мирное время. Одно доставляет безопасность телу, а другое оберегает и душу и вместе с тем тело, что неизмеримо выше и важней первого [81].