На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин

И только когда меня назначили командовать учебным дивизионом, то тут уже мне стали доступны просто немыслимые для фронта вещи. Я же вам рассказывал, что даже немцу в офицерском пайке принесли сосиски. Но это потому, что мой дивизион был в подчинении штаба дивизии, и снабжение тоже шло оттуда. И я еще помню, что в то время мой ординарец подружился с поваром командира дивизии и через него однажды достал мне черный перец и горчицу – для фронта это просто немыслимое роскошество. Но я знаю, что в штабе дивизии можно было достать и какие-то сладости, и даже апельсины с лимонами.

– Но вы, например, на фронте о чем-то особом из еды не мечтали?

– Нет, об этом на войне я вообще не мечтал, мне как-то даже такие мысли не приходили в голову. Но пару случаев «праздника живота» я помню.

Я когда оказался в Сталинграде после выхода из окружения и сдал пакет в штаб армии, то меня вновь поставили на учет и выдали аттестат. Получил на складе продукты, и мне помимо всего остального выдали еще и «залом» – это такая большая и жирная каспийская селедка. Мне дали две штуки, обернули их в газету, но чтобы не перепачкать ими все, я понес их в руке.

Иду по городу, кстати, Сталинград до того, как в нем начались бои, мне понравился, красивый был город. А мимо на повозке проезжал какой-то мужик, увидел меня и говорит: «Парень, я за эту селедку могу отдать все арбузы», а у него в повозке их было штук двадцать или тридцать. Но куда мне столько? За одну селедку я взял у него всего один арбуз и полакомился им.

И был еще, например, случай, когда мы ехали из Сталинграда под Орел. Тогда мой писарь упросил меня отпустить его на три дня домой в Москву. И когда он вернулся, то привез с собой такие деликатесы, о которых за время войны мы успели позабыть: дорогую копченую рыбу, колбасы. Оказалось, что у него жена работала на каком-то складе. Ну, мы, конечно, устроили тогда небольшой пир.

– А трофейное пробовали?

– Пробовал, конечно. Под Сталинградом, кстати, прямо у моего блиндажа упал мешок с продуктами, которые немцы сбрасывали своим окруженным частям. Но в нем не было ничего особенного: галеты, шоколад и, правда, был такой хлеб, который прямо в котелке можно было согреть, и он становился пышным и вкусным.

– Многие ветераны хорошо вспоминают американские консервы.

– Лично я, например, был не в восторге от них. У них был какой-то особый, неприятный для меня привкус, поэтому я часто отдавал свою долю желающим. Вместо этого я просил старшину сделать мне картошку с луком, вот это был для меня настоящий праздник.

– А соблюдалось правило не есть перед боем?

– Нет, во-первых, еда на передовой одно из немногих доступных удовольствий, а во-вторых, об этом просто не думали, потому что на самом деле никто заранее к смерти не готовился.

– А как было с одеждой, снаряжением?

– Вроде нормально. Помню, что зимой я носил полушубок и меховой жилет, а летом обычную гимнастерку. И вот что я еще вспомнил. Представьте себе, за все время на фронте каску я не надевал ни разу. Ни разу! Почему-то у нас никто на этом не настаивал, а вот в тылу пришлось. У нас в трибунале был приказ, что из расположения выходить только в каске. И как-то я пошел в одну часть, так там даже испугались, когда увидели меня в каске.

– Вшивость сильная была?

– Бывало, что да. Помню, как-то лежим с ординарцем, а то ли зима была, то ли поздняя осень, но одеты уже были тепло. Лежим рядом, и вдруг он говорит: «Вот пошла опять… Ну не сидится ей на месте…» А я вначале даже не понял, о чем это он: «Одна вошь меня просто измучила, то на плече, то на пояснице…» А под Сталинградом была такая сильная вшивость, что я прямо охотился за немецким шелковым бельем, потому что настолько мучительно это все переносил.

И там же у меня был один курьезный случай, можно даже сказать, анекдотический. Уже после завершения боев я лежал в блиндаже, но все никак не мог заснуть. Стояла настолько непривычная для фронта какая-то гнетущая тишина, от которой действительно можно было оглохнуть. Буквально ни единого выстрела, ни разрыва снаряда или мины.

И вдруг раздалась автоматная очередь, одна, вторая, и я мгновенно заснул. А утром мне рассказали, что один из моих солдат, измученный вшами, скинул нижнюю рубаху и стал ее расстреливать из автомата… Все, конечно, посмеялись, а я его даже поблагодарил: «Спасибо, браток, а то бы я так и не заснул».

И с вшами у меня, кстати, есть еще одна история, которая произвела на меня весьма гнетущее впечатление. Как-то еще в 42-м году мы пошли помыться в банный поезд, я уже и не помню, где это было. Нас там всех обрили, помыли, прожарили нашу одежду, и мы получили долгожданное облегчение. Но во время помывки в этом поезде меня просто поразила одна картина.

Там вместе с нами оказался один парень, причем уже достаточно взрослый, лет 23–24, так у него на голове вши просто кишели… И я его даже спросил: «Как же ты умудрился довести себя до такого состояния?» – «Так ведь все равно умирать…». Но, что меня особенно поразило, что он оказался учителем… И вот эта картина произвела на меня очень тяжелое впечатление, что человек сам себя уже заранее похоронил… Но я вообще успел заметить, что на фронте гораздо лучше приспосабливались спортивные ребята, а всякие маменькины сынки наоборот.

– А бывали конфликты между солдатами? Могло, например, такое быть, чтобы в спину друг другу стреляли? Вообще, как было с дисциплиной?

– Лично мне с подобными случаями сталкиваться не приходилось, но я думаю, что такое вполне могло быть и, наверное, было. Потому что в армию попадали совершенно разные люди, да и многие командиры-самодуры откровенно побаивались выстрела в спину. Я считаю, что на фронте в этом отношении офицеру надо быть очень аккуратным, ведь кругом все вооружены… Однажды мне как-то знакомый командир роты признался, что остерегается одного бойца, хотя он просто требовал с него так же, как и со всех остальных. Но тот солдат был прежде судимый, нахалистый такой. А потом пойди разбери, кто кого в бою застрелил…

И между собой солдаты могли подраться, но не сильно, так, кто-то влепит кому-то оплеуху, и все. А поводы для этого могли быть самые разные. Например, кто-то сказал что-то обидное в разговоре, а другой из-за этого психанул, но таким эксцессам особого внимания не придавалось.

Я считаю, что там, где в составе подразделения преобладали люди со средним образованием, то это многое значило. К тому же у нас была сильная комсомольская организация, а старшина и еще пара человек в годах были коммунистами, так что у нас в отношении дисциплины был порядок.

Но был еще один такой важнейший момент, который необходимо учитывать. У нас, минометчиков, потери по сравнению с пехотой были просто несравнимы, поэтому все солдаты за свои места держались и не хотели, чтобы их выгнали с батареи и отправили в пехоту.

– А вот к вам солдаты как обращались? Не было проблемы панибратства?