Красный, белый и королевский синий - Кейси Маккуистон

Генри не отвечает ему.

Что-то поднимается в груди Алекса – гнев, смятение, боль, горечь. Это непростительно, но он чувствует, что вот-вот заплачет.

– Серьезно? – спрашивает он беспомощно и одновременно возмущенно. Вода все еще течет с него на пол. – Какого хрена вообще происходит? Неделю назад все эти письма о том, как ты скучаешь по мне, знакомство с моим отцом, и теперь все? Ты думал, что сможешь вот так запросто игнорить меня? Я не могу просто забыть обо всем, как ты, Генри.

Генри подходит к изящному резному камину в другом конце комнаты и опирается на полку над очагом.

– Ты считаешь, что мне наплевать?

– Ведешь ты себя именно так, твою мать.

– Честно говоря, у меня нет времени объяснять тебе, насколько ты ошибаешься…

– Господи, можешь ты перестать вести себя, как гребаный тупой придурок, хотя бы секунд на двадцать?

– Я так рад, что ты приехал сюда, чтобы меня оскорбить…

– Я люблю тебя, черт подери, ясно тебе?! – решившись, почти кричит Алекс. Генри застывает возле каминной полки. Алекс смотрит, как он сглатывает ком в горле, смотрит, как мышцы дергаются на его лице, и чувствует, как его буквально выворачивает наизнанку. – Черт, клянусь тебе. Ты ни хрена не облегчаешь мне жизнь, но я люблю тебя.

Тихий стук прерывает тишину. Генри снимает перстень с печаткой и кладет его на каминную полку. Он прижимает свою обнаженную руку к груди, разминая ладонь. Мерцающий свет пламени отбрасывает на его лицо драматичные тени.

– Ты хоть представляешь, что это значит?

– Конечно, представляю…

– Алекс, прошу тебя, – прерывает его Генри, и, когда он, наконец, поворачивается к нему лицом, он выглядит надломленным и несчастным. – Не надо. В этом вся причина. Я просто не могу, и ты знаешь, почему я не могу, поэтому, прошу тебя, не заставляй меня говорить это.

Алекс тяжело сглатывает.

– Ты даже не попытаешься быть счастливым?

– Бога ради, – произносит Генри, – я всю свою идиотскую жизнь старался быть счастливым. По наследству мне перешла лишь страна, но не счастье.

Алекс вытаскивает из кармана промокшую записку со словами «Хотел бы я, чтоб между нами не было стены» и злобно швыряет ее в Генри, а затем наблюдает, как тот поднимает ее.

– Что же тогда это значит, если ты всего этого не желаешь?

Генри смотрит на строчки, написанные его же рукой пару месяцев назад.

– Алекс, Фисба и Пирам умирают в конце.

– О господи, – стонет Алекс. – Так что, все это никогда не было для тебя чем-то настоящим?

И тогда Генри срывается.

– Ты действительно полный идиот, если веришь в это, – шипит Генри, сжимая записку в кулаке. – Разве когда-нибудь, с того самого момента, как впервые прикоснулся к тебе, я хотя бы делал вид, что не влюблен в тебя? Неужели ты настолько, твою мать, зациклен на самом себе, что думаешь, будто все дело в тебе или в том, люблю я тебя или нет, забывая о том, что я наследник долбаного трона? У тебя хотя бы есть вариант отказаться от публичной жизни, но я буду жить и умру в этом дворце и в этой семье. Так что не смей приходить ко мне и спрашивать, люблю ли я тебя, потому что именно это – та вещь, которая может разрушить все до основания.

Алекс ничего не отвечает. Он не шевелится и даже не дышит. Его ноги словно приросли к земле. Генри смотрит на какую-то точку на каминной полке, избегая смотреть на Алекса и раздраженно дергая себя за волосы.

– Все это не должно было стать проблемой, – продолжает он хриплым голосом. – Я думал, что смогу получить лишь часть тебя и никогда не говорить этих слов, а ты никогда не захотел бы их знать. И однажды ты устал бы от меня и ушел, потому что я… – Он замолкает, и его дрожащая рука взмывает в воздух, указывая на самого себя. – Я никогда не думал, что встану перед выбором, который не смогу сделать, потому что я никогда… Я никогда бы не подумал, что ты полюбишь меня в ответ.

– Что ж, – отвечает Алекс. – Я полюбил. И у тебя есть выбор.

– Ты прекрасно знаешь, что его нет.

– Ты можешь хотя бы попытаться, – говорит ему Алекс, чувствуя себя так, словно произносит очевиднейшую вещь на свете. – Чего ты хочешь?

– Я хочу тебя…

– Тогда возьми меня, черт подери.

– … но я не хочу всего этого.

Алекс хочет схватить Генри и трясти его со всех сил, хочет закричать ему прямо в лицо, хочет разбить вдребезги весь этот бесценный антиквариат в его комнате.

– Что все это вообще значит?

– Я не хочу этого! – почти кричит Генри. Его глаза, влажные, гневные и испуганные, сверкают огнем. – Неужели ты не понимаешь, черт возьми? Я не похож на тебя. Я не могу позволить себе поступать так опрометчиво. У меня нет семьи, которая бы меня поддерживала. Я не собираюсь тыкать всем в лицо тем, кто я такой, и мечтать о карьере в гребаной политике, чтобы мою жизнь постоянно рассматривал под лупой и обсасывал по косточкам весь этот богом забытый мир. Я могу любить и хотеть тебя, но все равно не желать такой жизни. Что ж, мне дозволено не желать ее, и это не делает меня лжецом. Это делает меня человеком, у которого есть хоть какая-то бесконечно малая доля чувства самосохранения, в отличие от тебя. Поэтому не смей приходить сюда и называть меня за это трусом.

Алекс делает глубокий вдох.

– Я никогда не говорил, что ты трус.

– Я… – моргает Генри. – Что ж. Сути дела это не меняет.

– Ты думаешь, я хочу такой же жизни, как у тебя? Такой же жизни, как у Марты? Жизни в чертовой золотой клетке? Когда тебе едва позволено говорить на публике или иметь свое собственное мнение…

– Тогда о чем мы вообще здесь разговариваем? Почему тогда мы спорим, если наши с тобой жизни так несовместимы?

– Потому что и ты всего этого не хочешь! – гнет свою линию Алекс. – Ты не хочешь жить в этом дерьме. Ты ненавидишь все это.

– Не говори мне, чего я хочу, – говорит Генри. – Ты даже не представляешь, каково это.

– Слушай, может быть, я и не чертов король, – начинает Алекс, пересекая комнату, ступая по чудовищному ковру в сторону Генри, – но я знаю, каково это, когда всю твою жизнь определяет семья, в которой ты родился. Те жизни, о которых мечтаем мы с тобой, – они не так уж и отличаются. Не настолько, чтобы эти различия имели хоть какое-то значение. Ты хочешь взять то, что тебе было дано, и сделать мир лучше. Того же хочу и я. Мы можем… мы можем придумать способ сделать это вместе.

Генри молча смотрит на него, и Алекс буквально видит, как чаша весов балансирует в его голове.

– Не думаю, что я способен на это.