Борель. Золото - Петр Петров

— Ну?

— Ну, перед тем, когда я самородок нашел… и попал в кашу… — арканщиком чуть меня не заделали. Так вот, там была похожая на нее девушка, а я и сейчас путаю их…

Стуков прищурил глаза и после раздумья спросил:

— А Клыков-то, кажется, понял… или, как ты думаешь?

— Начинаешь шевелиться по-настоящему. Вот Гирлана я бы высадил в два счета…

— Ты прав. Тут, кажется, нехорошим попахивает.

…Пуск подвесной дороги и бремсберга поглощал целиком внимание. На Улентуе это нужно было отнести к событию. Старые шахтеры, теперь управители рудника, могли только мечтать об этом. Им казалось все дальнейшее ясным. Красивой пирамидой рисовалось будущее здание комбината. Но сколько предстояло трудностей и огорчений!

В квартире с криками и хохотом шалили Катя и Ленка. Ленка прыгала на кровати под одеялом. Колыша грудью, гладко причесанная Варвара клоктала, как наседка над цыплятами.

— Что это у вас?

Гурьян развел руки и заулыбался.

Вместо ответа Ленка заскочила на стол, затем кошачьим прыжком бросилась к отцу на шею.

Катя громко захлопала в ладоши.

И пока Гурьян умывался, Ленка брызгала ему в лицо, скакала вокруг по-сорочьи.

— Живая! Люблю ребят, — восхищалась Катя.

Варвара накрыла стол и с хитрецой повела зеленоватыми, ко всему недоверчивыми глазами.

— Надо заводить свово, — сказала Варвара. — Дело нехитрое.

— Мужа подходящего не подыскала, — усмехнулась девушка.

— Ой, не говори! Нынче парней нет, так на женатиков зарятся.

Варвара мигнула на утирающегося Гурьяна, но Ленка перевела эту мимику словами.

— Ай! — закричала она. — Папка за тетей ухазывает. Знаю, знаю, папка! Ты с ней в лес ездил на коне. И дядя Клыков ездил.

Катя поймала Ленку на руки и, зажимая ей рот, с изумлением смотрела на побледневшего Гурьяна.

— Это пакость, Варвара! — вспылил он. — Ты бы занялась какой-нибудь работой, чем киснуть и отравлять девчонку.

Варвара уронила в тарелку ложки.

С багровым лицом, сверкая маленькими глазами, она вызывающе пошла на него.

— А ты чего нарываешься? Чего очищаешь поганый хвост? Надоела законная жена, так полюбовницу завел. Почто не учил меня в пору? Теперь плоха стала, надоело по своей дороге ездить, так на чужую поманило. Подожди, сядешь ты с ней на пчельник!

Сжатые кулаки Гурьяна тяжелели от напора крови. Он боялся за свои нервы, в округлившихся от изумления глазах Кати искал поддержки.

Лена поняла свою оплошность. Она кинулась к матери и отчаянно начала толкать ее худыми ручонками.

— Ну, мама же! Ну, перестань!

Гурьян опустился на стул. Он задохся. Все — сплетни, подозрения насчет Вандаловской, завистливые смешки, намеки на ее какое-то прошлое — замутилось в мозгу, как грязь в луже.

Варвара сорвала злобу, опомнилась. Под ногами у ней, ухватившись за юбку, кружилась Ленка, а от порога пылали негодующие черные глаза Кати. До появления Вандаловской Варвара устраивала Гурьяну сцены из-за других женщин. Кате хотелось все напомнить этой обезумевшей от ревности женщине, ободрить Гурьяна, но она считала неудобным вмешиваться в семейные дела. Гурьян сидел, низко опустив голову, и это напугало Варвару. Он не уговаривает, значит, не нуждается в ней.

— Ну, садись обедать, — всплакнула она. — Карахтер мой ты не жалеешь.

Катя круто повернулась и хлопнула дверью.

Бостонка выбрасывала последние экземпляры многотиражки. В наборном цехе и машинном отделении толкались в давке рабочие. По длинному коридору встречным валом шумели комсомольцы. Двери скрипом жаловались на неуемную их молодость. Рабочие пачками расхватывали газету, когда рыжеволосый бостонщик, он же наборщик, Агафонка Лапша, отвертывался в сторону.

— Эй, к ядреной бабушке, дорогие товарищи! — выкрикивал он писклявым голосом.

В соседней комнате усталый, но не покинувший поста, Пинаев — секретарь ячейки горного цеха, редактор, штатный докладчик, сочинитель лозунгов — сидел с помертвелым лицом и опустошенными глазами.

Из комнаты уносили знамена, флажки, лозунги, плакаты. В окно было видно, как над поселком, над конторой и над шахтами легкий ветер колыхал красные полотнища.

В сумерках рудник умолк. Бремсберг замирающе лязгнул тяжелыми цепями. Ему грохотом откликнулись летящие по воздушному мосту последние бревна, и над рудником протяжно завыла гнусавая сирена.

Катя влетела к Пинаеву в клубах холодного воздуха. Тугие щеки девушки светились кроваво-яркими лепестками, а глаза сверкали блеском спелой черемухи. Она со всего плеча бросила на стол измятую газету.

— Пашка, а почему в списке премированных нет Мочаловской бригады?

— Значит, не поместили. — Он смотрел отупело.

— Но ведь намечали. Это безобразие! Даже Косте не дали.

Ты иди в комиссию.

— Теперь поздно… Ты только о Косте…

— Вот здорово! Мы столько обрабатывали старателей. Нет, я сама побегу к Гурьяну.

В коридоре девушка столкнулась с Мочаловым. Он, повернув к лампочке газету, рассматривал жирно напечатанный список. Костя заметил Катю, но не остановил ее и отвернулся.

Утром мороз уменьшился, но усилился ветер. Он кружил над рудником серые клубы снега, уносил в тайгу перемешанные звуки гудков, духового оркестра и человеческих голосов. К конторе кучками подходили рабочие, а отсюда человеческая лава разливалась, ширилась до ярусов, к бегунной фабрике, к ложбине. Она тесно окружала красную трибуну.

С копра шахты «Соревнование» под гигантской цифрой «шестнадцать» красовались фигуры рабочего и красноармейца, нападающих на жирного попа, капиталиста и фашиста. Но радость праздника была омрачена. Грузовики пришли из деревень порожними. Старатели, глубоко обиженные, не приехали. Катя металась по рядам шахтеров, кого-то искала блуждающими глазами. На крыльце конторы ее остановила Вандаловская.

— Катюша, ты чем встревожена?

— Да как же, Татьяна Александровна! Старателей из премиальных списков выбросили. Это головотяпство даром не пройдет.

Вы не видели директора?

— Он в кабинете. Но как это получилось?

Гурьян сидел в окружении Бутова, Стукова, Клыкова и других. По озабоченному лицу поняла, что директору мешают, и завернулась за широкую спину механика Зайцева.

— Ты чего располыхалась? — заметил ее Стуков.

— Я насчет старателей, — голос оборвался.

— Знаем… Иди скажи Пинаеву, чтобы начинал.

Колонны двинулись под дребезжащие удары оркестра. Черная лава петляла вокруг построек рудника. Передние уже поднимались к первой шахте, а к задним все еще приставали хвосты. Последними трескотливо пробубнили пионерские барабаны. Концы процессии загнули кольцо, а затем огромная живая петля развернулась. К трибуне вел забойщиков Бутов.