Ученица Калиостро - Далия Трускиновская

Затем Варвара Васильевна прямо при князе предложила любезному Ивану Андреевичу сопроводить ее сегодня на гулянье, а служба пускай подождет. Маликульмульк, поймав взгляд князя, очень деликатно возразил, но подождал княгиню в гостиной и сопроводил ее к экипажу, даже помог взойти.

Терентий с высоты козел смотрел на него загадочно и скорчил укоризненную рожу. Что кучер имел в виду — даже предположить было невозможно. Да и никак не мог Маликульмульк уразуметь, что делается в головах у крепостных людей. Ему все казалось, что эти головы изнутри устроены не так, как у свободного человека. Взять ту же няню Кузьминишну — она ли не выказывала ему свою любовь? И ведь именно через нее, сдается, дошло до княгини известие, что начальник канцелярии на поварне пил водку ведрами, отчего в присутствии подчиненных спал и храпел! И ясно, отчего няня так поступила, и следует ее по-христиански простить, дуру старую, но как же с ней быть, если она опять примется в любви объясняться?..

И ведь сколько стихов прочитано о вольности, сколько философских писем, и ее необходимость всем понятна, а главного-то в теориях и нет: чем вольный человек от невольного отличается? Вот он, Иван Андреич Крылов, точно ли вольный? Должно же быть некое коренное отличие, вроде той печки из поговорки, от которой положено плясать…

Что может быть в голове у человека, который сам себя не имеет, а кому-то принадлежит?

Разумеется, в канцелярии его потянуло в сон, чуть ли не носом клевал. Спас Сергеев — принес письма с печатями. А потом сон отступил, и Иван Андреевич даже проверил работу копиистов, поругал за небрежность и ошибки. И остался очень собой доволен — начальнику положено устраивать разнос подчиненным.

Может, и впрямь обучиться в конце концов канцелярским премудростям и угомониться? Место неплохое, а когда господа ратсманы присмотрятся к генерал-губернаторскому любимчику, то, статочно, и хлебное. Ибо стихи не пишутся, а проза минувшего века в нынешнем как будто не нужна. То, чему учился, то, что в себе холил и лелеял, человечеству более не требуется — вон пиесы в «Феатре» напечатаны, бери — не хочу, и что же? За эти годы хоть где-то их поставили?..

К вечеру стало ясно: нужно где-то прослоняться до ночи и тогда лишь лечь спать, чтобы в сутках вновь восстановился правильный порядок. Конечно, если тело и душа просят — можно лечь, не дожидаясь ужина… и до чего же, с одной стороны, хорошо быть привязанным к ужину, который всегда подается в одно время, а с другой — это ж сколько лет философ привязан к трем ежедневным трапезам, как ручной попугай-жако цепочкой к позолоченной клетке?

Он отправился к герру Липке говорить по-немецки и читать куски из драмы Гете «Торквато Тассо», выбранной потому, что там безумный поэт — сам виновник своих несчастий. Нужно было настроить себя так, как настраивают скрипку, чтобы действительно махнуть рукой на собственную гениальность и отдаться Большой Игре как единственному занятию, достойному беспокойной души.

Затем Маликульмульк отыскал Гринделя. Тот, как всегда, колдовал в лаборатории, будто не было в Риге домов, где по вечерам музицируют и развлекаются.

— Георг Фридрих уже в «Лондоне», — сказал химик. — Я собирался к нему…

Это означало: любезный герр Крылов, в этот вечер я занят, и вас с собой не приглашаю. Маликульмульк все понял — и впрямь, нелепо было бы домогаться внимания Паррота, ставя Давида Иеронима в неловкое положение.

— Я, собственно, на несколько минут, — ответил он. — Мне срочно нужно попасть к фрау де Витте. Вы-то там приняты, а я — случайный гость. Речь идет о графине де Гаше.

— Вы что-то узнали?

— Кое-что узнал. Поэтому я должен видеть фрау фон Витте, пока графиня де Гаше не втянула ее в какую-нибудь неприятную историю. Я еще хотел бы убедиться, что графиня жива…

— Вот как!

— Да. Я знаю, что ее вчера выманили из дома фрау де Витте. Но неизвестно, где она ночевала и вообще — где находится. Если она вернулась к фрау де Витте — это еще полбеды, выставить оттуда авантюристку и мошенницу несложно. Плохо, если эта милая фрау любезно представила графиню своим друзьям, и они ее приютили. Тогда придется действовать очень осторожно.

— Вы правы, — согласился Давид Иероним. — Фрау должна заботиться о своей репутации. Как же быть?

— Надо что-то придумать! Но, прежде всего — понять, где теперь эта дама. И жива ли она. Очень может быть, что ей нужно срочно уезжать из Риги, и она ищет деньги для этого. Мое мнение — стоит дать ей в долг, сколько попросит, и забыть об этих деньгах навеки, лишь бы она больше не возвращалась.

Маликульмульк сам поразился тому, как сурово сгущает краски. Но ведь это, если вдуматься, и было правдой — графиня де Гаше доверия не внушала. Хотя…

Хотя он восхищался тем, как она отчаянно сопротивлялась, как ловко похитила флакон с ядом. До сих пор он таких женщин не встречал. Он видывал склоки между театральными девками, с царапаньем и выдиранием волос из прически соперницы, но это были отвратительные склоки, не более. Тут же речь шла о жизни и смерти. А это всегда возбуждает…

Да, вот оно, верное слово. Своими приключениями графиня возбуждает того, кто случайно стал их зрителем. Как это ни странно…

— Мы сейчас пойдем туда, — решил Давид Иероним. — Я скажу, что в аптеку привезли медовый ликер из Ганновеpa, и я осмелился лично принести ей бутылочку. А вы будете ждать на улице. Если графиня там, я подам вам знак.

— А если ее нет, вы пошлете за мной горничную.

— Вы хотите сразу же рассказать фрау фон Витте, кого она приютила?

Маликульмульк задумался.

— Эта женщина-затевает что-то неладное. Она для чего-то хочет взять себе в услужение госпожу Дивову, и мне это не нравится. Нужно хоть в какой-то мере разрушить ее планы, пока она не натворила бед. Лучше всего — если она поймет, что в Риге ей оставаться опасно…

— Я того же мнения. Но вот как объяснить фрау Витте, что все это вызывание духов — сущий бред? Она же — курляндка, а все курляндцы помешаны на мистике. Потому и поверили мошеннику Калиостро.

— Есть способ, мне его один умный человек сообщил, священник. У него был прихожанин, вечно с какими-то завиральными идеями к нему являлся. Как-то задал вопрос: а что, батюшка, с мертвыми можно вступить в разговор? Где-то что-то слыхал или вычитал, наверно. А священник, мудрый старик, ответил: можно, вступай, говори, только они отвечать не будут.

— Боюсь, что не подействует, — хмуро ответил Давид Иероним и стал шарить на полках с химической посудой, забираясь в самую глубину. — Род человеческий в подлинных открытиях не нуждается, ему развлечение подавай, такое, чтобы голову не утрудить… Куда же герр Струве поставил эти бутылки? Он их для себя бережет… Ничего, я ему все объясню — простит…

Наконец они собрались и вышли на улицу.

Погода была для осенней Риги еще приемлемая — дождь чуть накрапывал. Прохожих по дороге почти не попадалось, в благопристойном городе все в это время сидели по домам, а кто не дома — тот в трактире, в приятной компании. Пешком до нужного дома на Известковой добежать было куда быстрее, чем доехать в экипаже, и Маликульмульк поделился с Давидом Иеронимом этим наблюдением. Тот согласился, что большие экипажи не для рижских улиц.