Грань - Михаил Щукин

– Стой-ой! О-отмель!

Гул не ослабевал. Степан вытащил пистолет и два раза выпалил в воздух. Лодка мелькнула в изгибе между ветел и исчезла, гул зазвенел еще выше и надсадней. И – оборвался. Глухой удар, хлюп, злые голоса и через несколько минут – торопливые, булькающие звуки. Мужики, догадался Степан, лодку бросили и убегали по отмели.

Еще один изгиб. Степан заглушил моторы, и «казанка», понемногу теряя ход, медленно пошла к отмели. Лодка, на полном ходу залетев на гнилые деревья, перевалилась набок, щиток раскололся вдребезги, над водой торчал влажный, покореженный винт мотора, через борт черным, мокрым комком свисала сеть с запутанными в нее лещами и щуками. На воде расплывалось фиолетовое, блестящее на солнце пятно бензина. Сунув пистолет за пояс – кто его знает, далеко ли мужики убежали и что еще могут выкинуть, – Степан поддернул бродни и вылез. Днище и правый борт лодки были покорежены, но пробоин вроде не было. Забросив обратно сеть, поднатужившись, едва-едва вытолкал лодку на глубокую воду, прицепил к своей «казанке», обшарил ближние кусты, думал хоть какие-то следы найти – ничего не было. Забока широкая, попробуй догадайся, в какую сторону мужики дунули.

На буксире поволок лодку через протоку обратно. Время от времени оборачивался, разглядывал, пытаясь припомнить – есть ли у кого в округе такая машина? Нет, не было. Значит, попались городские гастролеры. Но почему же одна спина показалась тогда знакомой? Да и дунули они довольно быстро. Обычно городские так легко не сдавались – это он уже знал по опыту. Хватались за весла, а то и за ружье. А, черт с ними, передаст в милицию, там разберутся – чье имущество. Подожди, а номер? Подтянул лодку – номера на бортах не было. «Замаскировали. Ничего, найдут».

Но долго искать и звонить в милицию не пришлось – все выяснилось просто и быстро. Дома, когда уже понес сеть в сарайку, разглядел, что верхняя тетива сделана из капронового рубчатого шнура, не витого, а именно рубчатого, как резьба на болту закручена. Где-то он такую тетиву уже видел и недавно… Перерыл в сарайке большущую кучу своих трофеев и нашел. Точно такая же тетива была на сетях, которые он отобрал у Грини Важенина. А к Грине сети могли попасть только через Бородулина – в этом, хотя и не было пока у него твердых доказательств, Степан уверился сразу. Сидел на ворохе спутанных, воняющих рыбой сетей, курил и обстоятельно раздумывал, складывая, как кирпичики, факты о Бородулине. Мужиков сетями снабжает в Малинной он – больше некому. Они платят рыбой. Рыбу через своего племянника Бородулин отправляет в город, а взамен имеет, опять же через племянника, любое барахло, которым и прикармливает в деревне нужных ему людей. То, что прямых доказательств нет, Степана не беспокоило, придет время – он их добудет, беспокоило самое главное – он до сих пор не понимал, что Бородулин за человек. Почти всех, кто жил рядом, Степан понимал, понимал Серегу, Гриню Важенина, даже Александра, а Бородулина – нет. Жил тот зашторенным, закрытым для других людей. И еще хотелось уяснить – каким образом давит Бородулин на жизнь в Малинной, частенько поворачивая ее так, как ему хочется. В том, что он ее поворачивает, Степан тоже не сомневался. Знал об этом Александр, но тот молчал, надо додумываться и докапываться самому. Не торопясь, не подстегивая событий, Степан ждал разгадки, уверен был, что она придет, тогда он поймет малиновскую жизнь до самого донышка…

А Бородулин оказался легким на помине. И не один, а вместе с директором леспромхоза.

Директор был приезжий, совсем молодой, моложе Степана, но уже крепко и основательно замотанный. Фамилия его звучала для этих мест странно и необычно – Отцов, и малиновцы, острые на язык, сразу же ее переиначили – Тятя. Маленького росточка, с тонким голосом, худенький и подпрыгивающий при ходьбе, Тятя, когда начинал кричать и строжиться, походил на взъерошенного воробья. Шумел он много, но толку в леспромхозе от его шума было мало. Зато жена его командовала в конторе и в магазине властно, как у себя дома.

Степан услышал их голоса и вышел из сарайки, увидел гостей и сразу уверился – Бородулин пожаловал за лодкой. Но если так, то зачем же здесь Тятя? Для авторитета? И лишь этот вопрос не позволял Степану показать гостям на калитку.

– Сосед, тут дело такое… – начал Бородулин. – Племянник мой с гостем… ну, лодку бросили. Ты бы ее вернул по-тихому.

– Не верну. И не надейся, – отрезал Степан.

– Степан Васильевич. – Тятя сморщился и дернул плечиками, словно его морозило. – Верните, пожалуйста, сами понимаете – нечаянно вышло. Больше не повторится, а я иметь буду в виду…

Значит, Бородулин имеет какую-то непонятную власть и над Тятей. Тот морщится, дергается, а не может сбросить с себя этой власти. Дела… Ни слова не говоря, Степан зашел в сарайку, прихватил сети, и Гринины, и те, что забрал сегодня в лодке, вынес и бросил под ноги Бородулину, прямо на мягкие комнатные тапочки. Бородулин отпихнул сети ногой и отошел.

– Узнал? – напрямую спросил Степан. Ответа не дождался и тогда спросил у Тяти: – Не знаете, кто нам эту продукцию поставляет? Никто ничего не знает! Черт возьми! У всех глаза и уши золотом завешены. Лодку не отдам. Пусть милиция разбирается. А вам, товарищ директор, я бы посоветовал не за Бородулина хлопотать, а лучше в гости к Мезенину сходить да посмотреть, как он живет, хоть бы горбыля выписали на дрова, мужик ездит вон на лодке топляк собирает. Фронтовик! Не за тех просите.

Тятя исподлобья глянул на Степана, неожиданно развернулся и пошел со двора прочь. Бородулин спокойно обернулся, посмотрел ему вслед. Сам же с места не двинулся, стоял над кучей сетей, брошенных на землю, переводил взгляд со своих тапочек на Степана и всем своим видом показывал, что он ждет ответа. И Степан ответил:

– Лодку не отдам.

– А жалко, сосед, жалко. Могли бы договориться. Смотри… Мы с тобой всей деревней могли бы командовать. Неужели командовать не хочется?

– А как это – командовать? Научи меня, бестолкового.

– Да дело-то простое. Приглядись к человеку хорошенько, раскуси его, и, если голова на плечах, командовать будешь.

– Слушай, ты знаешь, что одному человеку про тебя все известно, даже известно, что ты думаешь?

– Сане-то? – нисколько не удивился Бородулин. – А мне от его знанья ни жарко ни холодно. Знает, да никому не скажет. Так-то.

Бородулин попинал сети, покивал головой, видно, соглашаясь с какими-то своими мыслями, и ушел, оставив после себя тревожное, сосущее чувство.

Лиза увидела гостей из окна, створки которого были настежь распахнуты, услышала весь разговор, и едва только за Бородулиным закрылась калитка, как она выскочила на крыльцо. Дробно пересчитала каблуками ступеньки и ухватила Степана обеими руками за отвороты штормовки. Лицо ее было совсем рядом: испуганные глаза, дрожащие губы, две золотистых волосинки на красной от волнения щеке – родное и тревожное.

– Верни его! – срывающимся шепотом сказала Лиза. – Прошу тебя, отдай лодку. Боюсь…

Степан чуял, как дрожат ее руки, как сама она трепещет, словно листок под ветром, и не мог найти успокаивающих слов, только молча погладил ее ладонью по волосам. Лиза ткнулась лицом ему в грудь и продолжала глухой скороговоркой упрашивать: