Вверх тормашками - Сьюзен Андерсон

— Куп? — пробормотала Вероника в конце концов. — Можно спросить у тебя одну вещь?

Он прижимал ее к себе одной сильной рукой и поглаживал под одеялом свободной рукой.

— Конечно.

— Как ты собираешься зарабатывать на жизнь, когда «Тонк» будет продан? Будешь искать новое место бармена?

Куп остановил руку на полпути.

— Нет. Я поступил на эту работу, только чтобы помочь Эдди. Потому что это место представлялось мне удобным для получения информации.

— Так чем же ты будешь заниматься потом? — продолжала Вероника.

— Займусь чем-нибудь.

У нее упало сердце.

— Я… понимаю.

— Правда? — Куп напрягся и перевалился на бок, пока они с Вероникой перестали соприкасаться. Внезапный озноб пробрал ее до костей. Не потому, что рядом не стало теплого тела, но чего-то большего. — Почему тогда у меня такое чувство, что это вызывает у тебя недовольство?

— Просто это… это будет почти тот же самый ответ, что и раньше. Помнишь, когда я спросила тебя о твоей работе до приезда в Фоссил? Я думала, за это время в наших отношениях мы далеко продвинулись.

— Забавно. Я тоже думал, что мы продвинулись за узкие рамки в суждениях о Купе по тому, чем он занимается на жизненной сцене. Но очевидно, это не так. — Куп вылез из постели. Он стоял перед Вероникой и смотрел на нее, не замечая своей наготы. — Ты заявляешь, что любишь меня.

— Я и люблю тебя.

— Черт возьми, если ты так сильно любишь меня, — продолжал он, — какая тебе разница, чем я занимаюсь для своего жизнеобеспечения?

— Ну, на это я скажу тебе так. Возможно, для меня не было бы абсолютно никакой разницы, если бы… мы жили в утопии. Но мы вынуждены существовать в реальном мире. — Вероника села в постели, подтягивая на себя одеяло и подтыкая его под мышки. — Не ты ли меня обвинял, что я путаю разные вещи, проводя параллель между Мариссой и моей мамой? Я знаю, иногда я склонна говорить черное, когда ты говоришь белое. Но тогда я с большим вниманием отнеслась к твоему обвинению. И я должна была признаться, что в том случае ты оказался прав. Не важно, как бы сильно мне ни хотелось сказать тебе, что я все поняла и окончательно избавилась от этого, к сожалению, это неправда. Я не избавилась. Я не хочу быть похожей на нее, Купер. Я не могу.

— Чушь. — Куп сгреб свои джинсы с маленького пуфа, где он бросил их раньше, и просунул в них длинные ноги. Сквозь тяжелые удары сердца Вероника следила, как он натягивает синий материал на мускулистые ягодицы. Как быстро все полетело к черту.

Он взглянул поверх нее, когда его рука надежно уладила все внутри штанов, и задернул молнию. Вырвавшийся у него смех был резкий и мрачный.

— Я полагаю, ты должна по достоинству оценить иронию. — Но легкий оттенок горечи в его глазах нивелировал насмешливо-критический тон его голоса. — По приезде в этот город я приготовился встретить вторую Кристл, но вместо этого, как оказалось, увидел свою мать.

— Что?

— Что бы я ни делал, — пояснил Куп, — она тоже никогда не была мной довольна. — Горечь в его глазах проступила еще явственнее. — Черт возьми, хоть бы раз в жизни кому-нибудь нужен был я как таковой — безотносительно к тому, чем я занимаюсь! Или, может быть, я хочу слишком много? — Его холодный и лишенный всякого выражения, тот самый его «разведочный» взгляд исчез. Куп смотрел на нее горящими темными глазами, в которых застыли гнев и неприкрытое страдание.

Гнев она еще могла пережить. Но видеть эту болезненную уязвимость на лице мужчины, обычно такого сдержанного, было нестерпимо. Вероника вылезла из постели, обвила руками его талию и прижалась к нему.

— Нет, — сказала она и, привстав на цыпочки, поцеловала его почти с материнской нежностью. Она отодвинулась назад и заглянула в его темные глаза. — Ты не так уж и много хочешь. Вовсе нет. Давай просто продолжим все, как было до сих пор. Ладно? Но я буду с тобой честной, Куп. В конце концов я потребую от тебя какого-то ответа. Но пока…

— Я люблю тебя, Ронни! — с жаром сказал Купер, когда его собственные руки сомкнулись вокруг нее так плотно, что она едва могла дышать. — О Боже! Я никогда не знал, что можно любить кого-то так сильно, как я люблю тебя. Все, что я прошу от тебя, — это чтобы ты любила меня самого. Просто меня! Хотя бы пока. Еще немного.

Эта просьба не выглядела неразумной, с учетом того, что он только что провозгласил, и Вероника охотно согласилась. Свербящее чувство по-прежнему не давало покоя. Нет, она не станет скупиться и отпустит ему еще какое-то время, которого хватило бы, чтобы поверить в силу своих чувств к нему. Время, по-видимому, очень хорошая вещь, и частицу его можно будет использовать для себя.

В конце концов все утрясется. Нет никакой нужды пороть горячку и улаживать каждое отдельное разногласие этой ночью.

Они же не собираются бежать очертя голову к алтарю или что-то в этом роде.

— Я думаю, мы должны пожениться.

Куп не мог поверить, что это предложение исторгнуто из его собственных уст. С минуту он просто стоял у плиты, глядя на Веронику. Наконец он заморгал и, убавив огонь под куриным бульоном, задумался. Выглядит ли он сейчас по сравнению с ней хотя бы вполовину шокированным? Он бы этому не удивился, если учесть, что его слова, только сформировавшись в подсознании, попали прямо на язык. Но они казались такими правильными.

— Что? — сказала Вероника.

Голос ее прозвучал хрипло, и она прокашлялась. Она отложила нож, которым резала овощи для супа, и молча смотрела на Купа. Ее тонкие брови в недоумении сдвинулись у переносицы, будто он произнес эти слова на чужом языке. День был облачный, но лучи солнца проторяли путь через кухонное окно, высвечивая ее волосы синими огоньками. На ее бледном лице вдоль высокого изгиба скул проступил чуть заметный румянец.

Куп непременно должен ее убедить. Обнаружив в себе эту невероятную потребность, он шагнул вперед.

— Это хорошая идея, Прин…

— Это безумная идея!

— Ну да, и это тоже… но только если упорствовать в полном буквоедстве.

— Куп, мы знаем друг друга, кажется, месяц?

Это верно. К тому же не прошло и полных трех дней, после того как он попросил любить его только за его личные достоинства.

Мысленное возвращение к этой бездумной маленькой слабости в угоду своей потребности заставило его сделать большой шаг назад — как в прямом смысле, так и от предмета их дискуссии.

Куп засунул руки в карманы.

— Я тут разговаривал с Ракетой, пока ты была занята родительскими и учительскими делами, — холодно сказал он. — И ты, конечно, будешь рада узнать, что Джейкобсон вне подозрений. Он чист.

Лично он был чертовски удручен этой новостью. Он был почти уверен, что Трои Джейкобсон убил Кристл, и надеялся, что перед ними наконец открывается возможность реабилитировать Эдди. Но Ракета сказал «нет». Атак как Куп уважал его как скрупулезного следователя, то теперь он оказался в затруднительном положении. Нужно было не только наскребать по крохам какие-то улики против другого возможного убийцы, но также признать — и ладно бы только перед самим собой, — что старый знакомый Ронни, ее драгоценный Трои Джейкобсон безгрешен, как монах.