Чёрная Тень - Себастьян де Кастелл

— Спасибо, Келлен.

Я думал, что испытаю облегчение от того, что она в безопасности, и радость, потому что все могло бы кончиться очень плохо. Но вместо этого во мне кипело бешенство. Это сделал мой народ, мой собственный народ, и они продолжали это делать с теми, чьи браслеты они держали у себя. Все для того, чтобы принести новую форму Черной Тени, самого темного наследия моего народа, в жизни невинных людей. Черные линии вокруг моего глаза начали гореть, и вскоре такое же жжение поднялось в груди. Левый глаз моргал, и я не мог с этим справиться, и каждый раз мне представали видения — огня, разрушения. Убийства и кровь, и их несу я, уничтожаю моих врагов. Сжигаю их заживо. Убиваю. Убиваю. Убиваю.

— Все хорошо, — сказала Сенейра, которая оказалась ближе, чем я ожидал. Я обнаружил, что вскочил на ноги, а она стояла рядом, положив голову мне на плечо, держась за меня, словно ветер мог вот-вот меня унести. — Все хорошо.

Как можно мягче я высвободился из ее рук, левый глаз все еще жгла тьма.

— Сейчас тебе лучше держаться от меня подальше.

Она оставалась невозмутимой.

— Это почему же?

— Потому что у меня Черная Тень. Настоящая, а не такая, как была у тебя. Во мне… во мне живет что-то ужасное и только и ждет, чтобы вырваться наружу, и я не знаю, сколько смогу его сдерживать. Я не тот, за кого ты меня принимаешь.

Сенейра потянулась к моему лицу. Я дернулся, но она не отступала, и ее палец очертил извивающиеся черные линии вокруг глаза.

— А может, ты не тот, за кого ты себя принимаешь, Келлен, — она убрала руку. — Одно я знаю о тебе точно.

— Что?

Она поцеловала меня в щеку.

— Ты куда лучше, чем ты сам о себе думаешь.

Я не знал, что на это ответить. Вечно я теряюсь. Сенейра снова обняла меня, потом сказала:

— Пошли. Отец наверняка уже хватился нас и волнуется.

— Не могу, — сказал я, чувствуя слабость — как и всегда после приступов. — Надо обыскать пещеру, а вдруг у Дексана тут припрятаны еще ониксовые браслеты.

— Ладно, — сказала она, — но потом сразу возвращайся к нам. Не лишай отца возможности сказать тебе спасибо.

Не зная, что еще делать, я кивнул.

Следующие несколько часов мы с Фериус и Рейчисом обыскивали вещи Дексана, к его большому огорчению. Фериус нашла дневник Дексана, где тот перечислял имена и детали о семьях своих жертв и упомянул еще полдюжины, и мы решили, что эти браслеты теперь в руках клиентов Дексана.

— Они до тебя доберутся, — сказал он мне, когда мы собирались уходить. — Ты не знаешь, каково жить в нашем мире, Келлен.

— А разве не ты хвастался, какой ты преуспевающий меткий маг? — с усмешкой спросила Фериус.

Дексан сплюнул.

— Это не жизнь. Постоянно в бегах из города в город, в надежде, что очередная ищейка не пришьет тебя во сне. Копаться в грязи — а вдруг попадется что-то, что даст тебе преимущество в следующей схватке. Люди тебе не доверяют, а ты не можешь доверять им, — он поднял взгляд на меня. — Поверь мне, парень, ты еще пожалеешь, что не принял их предложение. Эти маги, кто бы они ни были, они убьют тебя, — он дернулся в своих путах. — Если я первым до тебя не доберусь.

Я прошел мимо него, наклонился и поднял черную шляпу, какие носят в приграничье: с медными и серебряными иероглифами на ленте вокруг тульи.

— Что ты делаешь? — спросил он.

Я надел ее на голову, и она соскользнула мне почти на глаза. Она была мне велика, и я, наверное, выглядел в ней глупо, но мне было наплевать.

— Это называется путь Воды, Дексан. Ты пытался меня убить, поэтому я забираю твою шляпу.

Тем вечером мы действительно вернулись в дом Сенейры. Последовали долгие объяснения и ужин, который закончился тем, что Рейчис срыгивал мне на ухо разные комплименты повару, которые я должен был немедленно ему передать, а затем дом погрузился в усталую тишину. Сенейра с отцом, кажется, старались держаться молодцом ради нас с Фериус, но в каждом взгляде, которыми они обменивались, читалась тоска по Тайну.

— Ну, — сказала Фериус, встретившись со мной глазами, — уже поздно, и малышу просто позарез нужно баиньки, так что нам лучше всего будет…

— Вообще-то, — прервал ее Берен, положив руки на стол, — я хотел бы поговорить с Келленом у себя в кабинете.

Я не мог придумать причину для отказа. Сенейра как-то упомянула, что никто не заходит в кабинет ее отца, так что я понял, что такая приватная беседа была в некотором роде честью для меня. А может, утешительным призом.

— Неплохие здесь штучки, — негромко протрещал Рейчис, осматривая фигурки и артефакты, стоявшие на темных дубовых полках. — О-очень неплохие.

Я говорил ему не входить, но Рейчис не особо слушается приказов.

— Перестань пускать на них слюни, — сказал я, мягко пнув его. Берен уселся в одно из мягких кресел и жестом указал мне такое же.

— Ты — весьма замечательный юноша, Келлен из джен-теп.

— Келлен Аргос, — поправил я его, хотя и это имя прозвучало как-то неправильно, но я не хотел, чтобы меня принимали за одного из тех, чьи жестокие интриги едва не уничтожили Семь Песков. Берен кивнул.

— Конечно, конечно, — он потянулся к стоявшей на столике хрустальной бутылке, разлил ее темно-янтарное содержимое в два бокала и протянул один мне. — Это пацьоне, — произнес он, будто, услышав название напитка, я должен был испытать священный трепет.

Я сделал глоток. Конечно, я уже пробовал алкоголь, но, возможно, ничего более замечательного, чем пацьоне, я в жизни не пил. На вкус напиток был как смесь персика и какой-то пряности и сначала обжигал, потом холодил и снова обжигал кончик языка, постепенно обволакивая и согревая горло.

Рейчис, заглянув мне через плечо со спинки кресла, принюхался.

— Дай, — безапелляционно заявил белкокот.

Одна только мысль, что белкокот будет пить из моего бокала, показалась мне некультурной — не говоря уже о негигиеничности, — но, демоны преисподней, маленького засранца едва не съел крокодил всего несколько часов назад. Поэтому я неохотно поднес к нему стакан. Он окунул туда лапу и облизнул ее.

— Ах, хорошо, — промурлыкал он, и его мех стал коричневато-янтарного оттенка, почти под цвет напитка. Белкокот окунул лапу еще три раза, а потом я забрал у него бокал. Пьяный Рейчис — не лучшая идея для приличного общества.

Пить после того, как в мой пацьоне совал лапу белкокот, было противно, но я сделал второй глоток. Он был еще лучше первого.

Берен наверняка заметил изменившееся выражение моего лица.