Проситель - Юрий Козлов

Мехмед подумал, что взмахни Толик резко рукой, схвати со стола фужер или вилку — лежать бы ему с простреленной башкой на ковре.

Очевидно, это дошло и до Толика.

— Господин президент, — он сбавил тон, криво, как волк, улыбнулся, — я только хочу уточнить: за кем историческая правота? За нами, гонимыми, или вами — гонителями? Кто, как оказалось, держал парус по ветру истории, а кто, извиняюсь, ссал против этого самого ветра? И, Бога ради, попросите обезьяну сзади не хвататься за пушку. Или я отключу на х… три ваших района от моей энергосистемы на Севане! Ваши люди не платят мне уже третий месяц. Кто, вообще, победитель в этом семидесятилетнем сражении, господин президент? Кто просит деньги? Или тот, кто их дает, точнее, хочет — дает, хочет — не дает?

— Ты невнимательно читал в следственном изоляторе классиков марксизма, Толик, — отхлебнул президент из бокала красного вина. (как вода в водохранилище на месте деревни Лати, подумал Мехмед. «Ребенцзиуле», определил он по цвету. Это было очень редкое и очень дорогое вино из подвалов Баграти. Насколько мог судить Мехмед, гостям предлагалось тоже хорошее вино, но попроще. Белый, с крючковатым носом, стеклянными от ненависти глазами, с бокалом красного вина в руке президент вдруг напомнил Мехмеду вампира из фильма ужасов.) — В мире существует один-единственный способ определения победителя. Победитель тот, у кого власть. Деньги — всего лишь приложение к власти, они следуют за ней как тень. Разве что… иногда немного отстают. Тебе ли, столько лет парившемуся на зоне, этого не знать?

— Тогда почему вы, господин президент, — ухмыльнулся Толик, — не поленились перелететь через океан, чтобы попросить у меня денег?

— Увы, Толик, — президенту, казалось, доставлял удовольствие этот разговор, — власть, как и человек, рождается слабой и беззащитной. Она плачет и просит молока. Пока не окрепнет. Потом уже ничего не просит, все приносят сами. Не буду скрывать, моя власть еще слаба. Я вырвал ее из грязных и подлых рук. Надо мной как топор висит чудовищная, непредсказуемая Россия. Государство разорено и расколото. Мне еще только предстоит его объединить. Это так. Но я не прошу у вас денег. Я всего лишь иду вам навстречу. Вы сами, как вши, ползете ко мне, потому что логика ваших воровских капиталов такова, что вы не можете без того, чтобы не скатиться в стопроцентный криминал, не можете приумножать их на Западе. Вы можете делать деньги только там, где знаете, как их делать, то есть в бывшем СССР. Вас здесь терпят только потому, что вы канал, по которому деньги идут оттуда сюда и, в редких случаях, отсюда туда. Поэтому, Толик-джан, у тебя просто нет другого выхода, кроме как давать мне деньги. Историческая закономерность заключается в том, что мы нужны друг другу. Хотя не могу сказать, что это меня сильно радует. — президент двинулся дальше.

Теперь он был в нескольких шагах от Мехмеда.

— Тебе заплатят за электроэнергию, — обернулся президент к Толику, — если я не ошибаюсь, речь идет о шести миллионах. Но за это ты возьмешь на баланс Колхинский район. Там три ГЭС, можешь взять их себе.

— Спасибо, не надо, — возразил Толик, — сваны взорвали их еще в прошлом году.

— Вот ты их мне и отремонтируешь, — улыбнулся президент и, не дожидаясь ответа Толика, повернулся к нему спиной.

Лицом к Мехмеду.

— Но ведь власть, господин президент, — заметил Мехмед, — у вас была и прежде. Чем вас не устраивала та, прежняя власть, когда по вашей команде в камерах читали классиков марксизма?

В рукаве у Мехмеда был спрятан, точнее, свернут вокруг манжеты, тончайший, из китового уса стилет. Всех входящих, естественно, пропускали через рамку, оглаживали металлоискателем, но металлоискатели не реагировали на китовый ус. Мехмед специально положил в карман внушительную связку ключей, которую и обнаружили (как топор под лавкой) сначала рамка, а потом металлоискатель.

Жизнь президента была в его руках.

Она висела в воздухе, подвешенная на одну-единственную букву — букву «В».

Если бы его отчество начиналось на «Д»…

Впрочем, в глубине души Мехмед не сомневался, что президент — именно тот человек, который ему нужен, которого он ищет. Точнее, который ему не нужен, которого он не ищет.

Но почему-то находит.

Зачем-то же Мехмед обмотал манжету рубашки тончайшим, из китового уса стилетом. И вот наконец он смотрел прямо в глаза человеку, отнявшему у него Родину, дом, родителей, народ. Ему не хотелось, чтобы президент умер, так и не осознав, кто и за что его убивает. Но, с другой стороны (Мехмеду опять-таки не хотелось в этом сознаваться, но, увы, это было именно так — буква «В» являлась всего лишь мнимым тормозом), он отдавал себе отчет, что, не отними старший лейтенант госбезопасности в сорок шестом году у него Родину, дом, родителей и народ, вряд ли бы у него был семизначный счет в банке, не жить бы ему в лучших отелях, не отдыхать на Фиджи, не пользоваться услугами самых дорогих проституток, не пить и не жрать на золоте, как султану. Отняв у Мехмеда Родину, дом, родителей и народ, старший лейтенант госбезопасности отдал ему остальной мир.

И был этот мир прекрасен.

Мехмед как бы смотрел на невидимые чаши невидимых весов и не знал, какая из невидимых чаш перевешивает.

Что-то в его взгляде, видимо, насторожило «сына ястреба».

— Вы не армянин, — скорее констатировал, нежели уточнил. он.

— Я турок-лахетинец, — ответил Мехмед, чувствуя биение в рукаве стилета, как будто пульс, покинув руку, переместился, оживив его, в китовый ус.

— Вот как? — приветливо улыбнувшись, президент протянул руку. — На нашем бывшем большом государстве лежит вина перед вашим народом. Соответственно, на нынешнем нашем маленьком государстве — тень той давней вины. Я делаю все от меня зависящее для того, чтобы восстановить историческую справедливость…

«Ну да, — подумал Мехмед, — смыть водохранилищем самую память о народе это верный путь к исторической справедливости».

— Надеюсь, что трагедия прошлого не омрачит наши отношения в настоящем. президент шагнул с фужером к следующему приглашенному.

— Вы не ответили на мой вопрос, господин президент, — вежливо напомнил Мехмед, едва удержавшись от другого вопроса: как звали вашего отца, господин президент? Честно говоря, Мехмед был уверен: отца президента звали не Вальтер. Или Вальтер, но в сталинские (в особенности военные и предвоенные) годы негоже было проживающему на территории СССР отцу носить имя Вальтер, а сыну отчество Вальтерович. Вот «сын ястреба», сын Вальтера (или все-таки не Вальтера?), и не носил.

В любом случае это было легко выяснить.

Но Мехмед почему-то медлил.

Не сомневался Мехмед и в том, что ему не составит труда подобрать подходящего киллера для выполнения этого задания. Смущало только, что ни один киллер не разъяснит президенту его вину, не зачитает приговор. «Киллер палач, но не судья. Один привлеченный специалист, — подумал Мехмед, — рано или поздно разберется с «В» и «Д», которые сидели на трубе. Другой — продырявит в случае «Д» ему голову. И первое, и второе сделают деньги. При чем тогда тут я?»