Меч Господа нашего. Книга 4. Тьма под солнцем - Александр Афанасьев

– Я никого не бил.

– Цагараев сейчас в больнице, в реанимации (это было неправдой), если он умрет, пойдешь под суд. За убийство с четырнадцати судят. Пойдешь в тюрьму.

– Я никого не бил.

Мент снял со вздохом телефонную трубку, набрал короткий, внутренний номер.

– Это Белых. Забирайте тут у меня…

* * *

Его отстегнули от стула – и тут же пристегнули наручниками руки одну к другой. Один из милиционеров ударил его в живот, а другой – вздернул скованные сзади руки так, чтобы руки выворачивались назад. В таком состоянии – его потащили вниз, в подвал.

В подвале – не было ничего, ни окон, ни мебели. Только лампочка за решеткой, как в камере и небольшой стол.

Его швырнули на пол, один из милиционеров разбежался, насколько позволяла камера и коридор, и ударил его ногой. Второй его остановил.

– Погоди, Бислан. Давай, надо поговорить с русистом. Подохнет тут – потом нам работы прибавится, да… Принеси стул для русиста.

– Вот еще – гортанно сказал Бислан, молодой мент-лимитчик из горных сел – пусть на полу лежит как собака, да…

– Принеси, принеси.

Что-то проворчав, Бислан принес стул, Михаила посадили на стул. Голова у него уже шла кругом, почему-то сильно болел нос, хотя он не помнил, чтобы по нему били.

– Слушай сюда, русист! – второй мент, постарше, поднял его голову за волосы – ты знаешь, на кого ты руку поднял? Ты знаешь, кого ты по голове ударил? У этого пацана брат большой человек. Авторитетный человек, да… Так что – тебе лучше признаться. Если признаешься, скажешь, что он твою мать оскорбил, и ты его за это ударил – отделаешься условным, да… А если нет – мы тебя бить не будем. Мы тебя в камеру посадим, да. Ты на больших людей руку поднял, а в камере люди плохие сидят[37]. Если им скажут, они тебя женщиной сделают, да…

Михаил молчал

– Ну, русский? Хочешь стать женщина, а?

– Я никого не бил…

* * *

Процесс воздействия на несговорчивых правонарушителей был отработан, равно как и система пыток, не оставлявшая следов. Хитом был «слоник» – на человека надевают противогаз и пережимают шланг, так что нечем дышать, иногда противогаза не было, и надевали на голову полиэтиленовый пакет. Иногда били по голове журналом происшествий, толстой тетрадью, выводили на мороз. Но в ГУВД города Грозного были две особенности. Первая – на социалистическую законность здесь редко обращали внимания – поэтому задержанных просто избивали. Вторая – пытали и избивали чаще всего русских – потому что если арестовать чеченца, тем более чеченского подростка – мигом у отделения соберутся близкие и дальние родственники, ходатаи пойдут по всем инстанциям, ища заступников из одной семьи, рода, тейпа наверху. Тейповая система, потерпев серьезный урон во время выселения – в брежневские времена развилась и расцвела пышным цветом буквально с нуля. Брежневские времена – это когда в системе власти, да и вообще – во всей системе советского общества сформировалось и стало нормальным то, что в сталинские времена называлось групповщина. Клановость. Это было не только во власти – это было везде. В любом министерстве, в любом суде, в любом научно-исследовательском институте существовали группировки: они боролись за власть, премии, какие то привилегии, иногда смешные, они выживали новичков, продвигали наверх своих людей, оберегали своих от наказания и увольнения как бы те не работали. Система становилась вязкой – и чеченцы с их тейпами пришлись как нельзя кстати в этой системе, идеально встроившись в нее – потому что у них формирование кланов не было хаотичным, тейпы изначально существовали, каждый чеченец знал, к какому тейпу он принадлежит, кого надо поддерживать и с кем бороться. Тейпы и кланы существовали и в милиции, и в прокуратуре – вот почему сейчас два чеченских милиционера били и издевались над русским мальчишкой в здании чеченского ГУВД. Он поднял руку на чеченца и представителя дружественного клана.

Его били журналом по голове, потом принесли противогаз и стали душить. Он не признавался. Озверев, они принесли какой-то блок, прицепили его к потолку и стали подтягивать его вверх на тросе со скованными за спиной руками. Потом его снова стали душить. Было очень больно, он уже потерял счет времени – но в голове была только одна мысль: ничего не говорить. Если они пытают его – это не сила, это их слабость. Тем самым – они показывают, что другого выхода у них нет.

В какой-то момент он пришел в себя. И осознал, что сидит на стуле и его никто не бьет – по крайней мере, пока. И что в камере есть еще кто-то.

* * *

– Что здесь происходит?

Ответа не было, милиционеры просто стояли, опустив головы как бараны.

Милиционер – чеченец, среднего роста, лысоватый, с волчьими глазами – с размаху хлестнул открытой ладонью по лицу сначала одного милиционера, потом второго. Те не то, что сопротивляться – они даже не посмели попытаться уклониться от карающей руки.

– Ключи!

Один из ментов протянул ключи от наручников

– Вон отсюда!

Оба мента понурив голову, споро вышли из камеры.

Милиционер посмотрел на тяжело дышащего Михаила, на противогаз, валяющийся рядом со стулом, которым его пытали. Потом обошел стул, отстегнул наручники. Михаил с трудом вытянул вперед руки.

– Запястья разотри. А то они у тебя посинели все.

Михаил посмотрел в глаза освободившего его милиционера. Это были глаза волка – жестокие и умные…

– Претензии к органам имеешь?

– Нет… – с трудом шевеля посиневшими губами, проговорил Михаил

– Вот и хорошо. Свою девчонку благодари, она тебя спасла. Она заявление об изнасиловании написала.

Звуки до Михаила доносились как будто бы с неба, из гулкой пустоты. В голове как эхо гуляло.

– …этот ублюдок, которому ты голову гантелей проломил – я давно его знаю, и семейку его – тоже. Его старшего брата я за убийство сажал… двенадцать лет, хотя по справедливости надо было вышку дать… а этот… за изнасилование пойдет… туда ему и дорога… эй, парень, ты что…

Грязные, заплеванные бетонные стены камеры закружились перед Михаилом – а потом выключили свет…

* * *

Потом, когда в больничной палате его навестил следователь прокуратуры, и сказал, что решается вопрос о возбуждении против сотрудников милиции уголовного дела – лежащий с перебинтованной головой Михаил сказал, что все телесные повреждения он получил в драке и никаких претензий к милиции не имеет. В ГУВД его не били. Следователь настаивал – но он стоял на своем и не отступал ни на шаг.