Жизнь и труды Клаузевица - Андрей Снесарев

По сравнению со своим учителем Клаузевиц совершил интеллектуальный квантовый скачок. В своей книге «О войне» он преследовал абсолютно иную цель. В первую очередь он хотел написать совсем не о том, как вести войну, хотя некоторые, на сегодня давно забытые и менее востребованные части из середины книги созданы как раз в этом духе. Клаузевиц был убежден, что «положительное учение» о войне невозможно и что теория войны, которую он развивал, вовсе не предназначена для того, чтобы сформулировать жесткие предписания «для пользования в поле». Вместо этого теория войны должна «воспитывать ум будущего полководца или, вернее, руководить им в самовоспитании, но не должна сопровождать его на поле сражения; так мудрый наставник направляет и облегчает умственное развитие юноши, не ведя его, однако, всю жизнь на помочах»[396].

Итак, главным стремлением Клаузевица было проникнуть в феномен войны, чтобы самому лучше понять его и сделать понятным для других. Он хотел изучить и проанализировать войну, подобно тому как его великий идеал Исаак Ньютон предпринял аналогичные действия в физике. Он находился в поиске объяснения того, как проявляют себя отдельные войны, чтобы в общих чертах выразить это в виде функции, которую смог открыть математик Леонард Эйлер: война есть результат действия различных переменных, их производная, т. е. у = f(x1, х2, х3… хn). При этом, как обнаружил Клаузевиц, некоторые переменные зависят еще и друг от друга. К переменным, которые ему удалось выделить, были отнесены оба контрагента (враждующие партии), тенденция развития применения насилия к абсолюту, военный гений, моральные величины, соотношение численности сторон, цель войны, господствующее положение политики, средства ведения войны, внезапность, хитрость и т. д. — все это отражено в названиях глав частей I, II, III и VIII книги «О войне».

Сам Клаузевиц не верил, что из мира, в котором он жил, война может быть когда-либо изгнана. В соответствии с этим он пишет в IV части: «Мы и слышать не хотим о тех полководцах, которые будто бы побеждали без пролития крови. Если кровопролитное сражение представляет ужасное зрелище, то это должно служить основанием лишь к тому, чтобы смотреть на войну более серьезно, а не к тому, чтобы из чувства человеколюбия дать своим мечтам мало-помалу притупиться, пока, наконец, не появится вновь кто-нибудь с отточенным мечом и не отрубит нам руки»[397].

На этот скепсис Клаузевица следует смотреть со снисхождением, поскольку в течение его жизни и в соответствии с полученным им опытом сложилось так, что — редкий случай — война возникала не по вине Пруссии или немцев. Пруссия его времени и царская Россия, которой он одно время служил, стали жертвами французской агрессии, против которой они и защищались.

Поиск им сущности войны и ее соотношения с политикой открывает нам новые актуальные интеллектуальные перспективы, независимо от того, относиться ли к войне, вместе с Клаузевицем, как к вечному, все вновь возникающему феномену, или же питать надежду на победу и искоренение зла благодаря лучшему пониманию этой ужасной болезни человечества подобно тому, как мы преодолели полиомиелит. Заслуга Клаузевица перед пользующимися дурной славой ограниченными моралистами заключается в том, что после выхода его труда в 1832 г. он был использован теми, кто хотел узнать, как вести войну наиболее эффективно с успехом для своей стороны[398]. Но подход Клаузевица плодотворен также и для тех среди нас, кто с его помощью хочет понять, как локализовать войну и насилие, сделать их более цивилизованными, а в идеальном случае — избавиться от них.

Методология Клаузевица

Позволим себе несколько слов о методологии Клаузевица, которые не являются оригинальными, но, тем не менее, указывают на то, что сегодня еще должны были бы сделать военные историки и теоретики. Совершенно в традиции Вегеция и других перечисленных выше исследователей Клаузевиц действовал в рамках историко-эмпирического подхода к познанию войны. И этот подход состоит в следующем: подобно натуралисту Клаузевиц изучал столько войн, сколько было ему известно (но преимущественно недавние для него, начиная с Тридцатилетней войны), и искал образец, который бы напоминал о себе вновь и вновь. К ужасу тех педантичных историков, которые считали возможным изучать события только когда после них минет не менее 30 лет, Клаузевиц не придерживался этой точки зрения в отношении прошедших войн. Для сбора «банка данных» о прошлом он использовал события, имевшие место в его жизни. И особенно важные и обширные сведения для анализа предоставил Клаузевицу его собственный опыт участия в борьбе с Наполеоном (на стороне России!) во время его похода в Россию в 1812 г. Такой подход — детальное изучение событий, не упускающее из виду ничего, — лежит в основе исследований о войне во всех западных странах, за исключением Германии, где после 1945 г. лишь немногие (как, например, покойный Вернер Хальвег, а также члены плодотворной рабочей группы по военной истории) находили мужество применять такой аналитический метод. (Официальной немецкой военной историографией с 1957 г. такой подход был, правда, отклонен как неисторический и не совсем корректный с этической точки зрения.)

Однако такой методический подход позволил Клаузевицу еще раз в свете новых событий полностью переосмыслить свои основные теоретические положения. В результате книга «О войне» состоит как бы из двух частей: более ранней, в которой Клаузевиц показывает, как изменилась война в эпоху революционной Франции и стратегии Наполеона, и более поздней, в которой он неожиданно осознал, что наряду с большими войнами отныне существуют и малые, ограниченные по целям и последствиям. В центре большой войны — а также и в написанных раньше разделах книги «О войне» — всегда находится наполеоновское сражение на уничтожение. В соответствии же с другими разделами такое сражение, полная победа над противником и его покорение не является однозначно неизбежным. В этой связи он написал в 1827 г.: «Я смотрю на первые шесть частей, уже переписанные начисто, лишь как на довольно бесформенную пока массу, которая, безусловно, должна быть еще раз переработана. При этой переработке двойственность метода ведения войны будет очерчена резче, с уделением ей большего внимания»[399].

Постоянно приводит в смущение то обстоятельство, что Клаузевиц из первых шести частей книги смог переработать только первую и в какой-то степени вторую. Отсюда в 3–6 частях наполеоновское генеральное сражение описывается как единственный и довлеющий кульминационный пункт всех войн. Соответственно, именно эти части представлялись более предпочтительными для полководцев всех наций, руководивших войнами во второй половине XIX — начале XX в., и для стратегии Советского Союза и Варшавского пакта. А после «возрождения» Клаузевица в среде американских военных положения его теории о сражении на уничтожение оказались идеально подходящими для ведения войны в Персидском заливе в 1991 г.[400] Такая концентрация внимания на ранней части труда Клаузевица оказалась ошибкой. Это видно из того, что все фанатичные приверженцы сражения на уничтожение — от Мольтке и Фоша до Колина Пауэлла и Нормана Шварцкопфа — оказались в опале. Между тем в конце своей жизни Клаузевиц осознавал: война закончена только тогда, когда у противника — в течение длительного времени — подавлена воля. Такое иногда происходит в результате длительной военной оккупации, как это попытался сделать Советский Союз после Второй мировой войны. Как верно установил Клаузевиц: «Наконец, даже на окончательный, решающий акт всей войны в целом нельзя смотреть как на нечто абсолютное, ибо побежденная страна часто видит в нем лишь преходящее зло, которое может быть исправлено в будущем последующими политическими отношениями»[401].