Код каббалы - Натан Барридж

— Что?

Это что же, какой-то фокус? Эшвин подобрался ближе к краю дыры. Поррик не шелохнулся, поэтому Эшвин осмелился посмотреть вниз. Что-то мелькнуло в глубине воды. Он попытался отскочить, но было уже поздно. Черная вода снова застыла, а отражение поднялось на поверхность. Эшвин склонился над ним, чтобы получше рассмотреть, не слушая отчаянных призывов рассудка. Пупок болел. Иголки, словно от онемения, пронизывали руки и ноги. Поррик в ужасе застонал, но внимание Эшвина было приковано к тому, что лежало под мерцающей темной гладью.

Его периферическое зрение сузилось, пока в пределах видимости не осталось только самое дно колодца. У Эшвина было ощущение, будто его увлекает в темный туннель, только света на другом его конце не было. Его отражение заколыхалось под ним, и мышцы пресса стали сокращаться, когда откликнулась его сакральная чакра.

Колодец вытягивал из него силы, всасывал его в себя. Он попытался отпрянуть, но его держали слишком крепко. Что-то таилось в глубине колодца. Что-то, что хотело выйти наружу. Оно призывало его, манило к себе. Эшвин боролся, но принуждение было сильнее. Ему придется посмотреть.

Отражение заколыхалось. По воде пошла рябь, как будто в глубине шла борьба. Он мог видеть... что-то. В темном зеркале медленно соткалось воедино лицо. Человек, которому оно принадлежало, смотрел на него снизу вверх. У отражения была темная кожа, как у Эшвина, и длинные блестящие волосы, будто покрытые маслом. Тело было стройным и пропорциональным.

Эшвин жадно впитывал эту картину. Так он выглядел бы, если бы стал совершенством. Он благоговейно глядел на отражение. Оно, в свою очередь, смотрело на него одновременно знакомым и чужим взглядом, в котором были естественное достоинство и уверенность, коим Эшвин мог только позавидовать.

Поррик закричал от ужаса, но вопль оборвался, будто кричавший задохнулся. Отражение приблизилось к краю колодца, обеими руками упершись в кромку воды, разделявшей их. Это были руки Эшвина, воспроизведенные до мелочей. Эшвин наклонился и прижал свои ладони к тем, в воде. Он попытался воспротивиться, но теперь он сам стал отражением и был вынужден копировать все его движения.

Вместо воды его руки дотронулись до теплой кожи. Ток узнавания пробежал по его рукам, когда их пальцы сплелись, и оба образа соединились. Эшвин запаниковал, но его отражение улыбнулось и потянуло его в колодец. Страх придал Эшвину сил, и он рванулся прочь от темной глади. Они так и стояли, тяжело дыша, но ни один не мог перебороть другого. — Помоги мне, Поррик!

Ирландец не ответил, но пара огрубевших рук рванула Эшвина назад за плечи. Отражение удвоило усилия, однако ему было не сравниться с их соединенной массой. Какой-то миг Эшвин и Поррик шатались, а после повалились назад. Но двойник не собирался сдаваться. Вспышка света заплясала отсветами перед глазами Эшвина. Когда к нему вернулось зрение, он с ужасом увидел, что его близнец встает на ноги. Такого не могло быть. Это невозможно. На лице его отражения появилась беспощадная ухмылка, и оно подобрало камень размером с его голову, темным взглядом постоянно удерживая глаза Эшвина. Поррик отступил, когда отражение подняло камень высоко над головой.

«Ты не смеешь».

Слова эти никто не произнес, однако Эшвин их слышал. В замешательстве он обернулся — и увидел золотистую фигуру, переливающуюся над каменным плато. Она указала перстом на камень. Камень распался, осыпав его двойника каменной крошкой.

Отражение Эшвина удивленно уставилось на свои руки, а потом гневно воззрилось на незнакомца. Оно побежало к краю дыры и нырнуло вниз, исчезнув с плато и из поля зрения. Призрак повернулся к Поррику, и Эшвин снова услышал голос в своей голове.

«Отпусти его, Гамалиэль».

— Как пожелаешь, Метатрон, — ответил Поррик не своим голосом.

Его голова внезапно почернела, вязкая жижа хлынула изо рта, ноздрей и ушей. Пятно расползалось и между ног, черная жижа, струящаяся по его груди, соединялась с более мощным потоком, хлещущим ниже пояса. Жижа стояла лужей у ног Поррика, она собралась в пузырящуюся массу грязи. Отвратительно бесформенная тварь восстала из грязевого болота, а Поррик, покинутый тем, кто владел им, упал на землю.

Черная дыра открылась над Гамалиэлем, будто повернувшись на невидимых петлях. Он подпрыгнул, нырнул в туннель и пропал.

Сияющая фигура прошла мимо Эшвина и заглянула в колодец. Она склонилась и окунула персты в воду. Из колодца с шипением пошел пар. Фигура повернулась лицом к Эшвину, и на миг ему показалось, что он узнал ее.

«Веруй, Эшвин, и воздастся тебе по вере твоей».

Призрак отвернулся и шагнул в никуда. Эшвин моргнул, не веря собственным глазам. Он снова стоял на каменистом плато один, не считая не приходящего в себя ирландца.

И тут наконец полил дождь.

Он начался постепенно, осыпая капельками его непокрытую голову, но все усиливался. Струи жестко секли тело. Ледяная вода стекала по шее за ворот, обильно орошая спину и грудь. Эшвин содрогнулся, и ему пришло в голову, что под таким дождем в горах можно запросто простудиться. Что бы ни означало все произошедшее, обдумать это предстоит позднее.

На непослушных ногах он пошел к краю каменного плато. Солнце тонуло у горизонта, отбрасывая розовато-лиловые блики на проплывающие облака. С такого расстояния было похоже, что кто-то разжег гигантский костер, но аналогия не утешила и не согрела его. Крутые склоны и громады деревьев скрывали разлитые внизу огни Кинлох-Раннох. Он был здесь один, и у него оставалось около получаса дневного света, да еще отражение поджидало его среди деревьев.

Потом он вспомнил о Поррике. Тот лежал там же, где упал. Эшвин поспешил к нему.

— Поррик? — Нет ответа. — Поррик!

Эшвин потряс его, но безрезультатно. Тот даже не застонал. Может, он мертв? Выглядело похоже. Лицо его было вспухшей массой синяков и засохшей крови, а под этой коркой проступала мертвенная белизна.

Он взял Поррика за запястье и попытался нащупать пульс. На ощупь кожа ирландца была холодной и влажной, но это ничего не значило — кожа Эшвина была такой же. Он прижал пальцы к вене. Ничего. Он прижимал их под разными углами, боясь, что неверно слушает пульс, но Поррик даже не шевельнулся.

Внезапно Эшвин впал в ярость. Этот ирландский ублюдок не может быть мертвым. Просто не может! Он слишком многое должен объяснить, не может он так просто умереть на этой чертовой груде камней.

Дождь смешивался со слезами Эшвина. Надо было держаться. Расклеиться сейчас было бы самоубийством. Эшвин присел на корточки и попытался мыслить. Дождь все шел, осыпая каплями человека и скалу, не делая между ними различий.

Дышит ли еще Поррик? Эшвин глянул на его грудь, но не смог различить движения. Эшвин склонился над ирландцем и прислушался. Нечто, отдаленно напоминающее вздох, достигло его уха.

— Поррик!

Эшвин снова его затряс, но обмякшее тело в его руках оставалось безвольным. Почему он не может очнуться? Прямо на его глазах небо темнело, а дождь все усиливался. Им надо выбираться отсюда, пока силы не покинули Эшвина.