Зияющие высоты - Александр Зиновьев

Силы прогресса тоже не дремали. Претендент и Мыслитель, со своей стороны, приложили усилия, и в Комиссию включили лиц, на которых они могли рассчитывать. Секретарь и Троглодит тоже были довольны, ибо они тоже на этих лиц могли вполне положиться. Комиссии дали указание найти ошибку. Комиссия начала искать ошибку. В Комиссию включили Супругу, Неврастеника и Приятеля. Польщенные вниманием, они не настаивали на показаниях против Секретаря и Троглодита, но не препятствовали показаниям против Претендента и Мыслителя. В знак признания заслуг Супругу потом выпустили в поездку. Неврастеника допустили к защите, а Приятеля повысили. Что они делают, орал по сему поводу Претендент. Они же гробят все дело. А что им остается, сказал Мыслитель. Если бы не они, было бы хуже. Наконец, ошибка была найдена. В статье Киса была опущена основополагающая цитата, и статья приобрела такой смысл, который могли истолковать иначе. Узнав об этом, Кис опять наложил в штаны и тут же покаялся, свалив вину на Клеветника. Кроме того, он нашел ошибку в статье одного начинающего автора и обратил на нее внимание комиссии. Комиссия сочла эту ошибку грубым искажением и отметила ее в резолюции. Хотя начинающий автор был дурак и сам был готов на любую пакость, его уволили. И много лет после этого его имя поминали в резолюциях и докладах до тех пор, пока не нашлась другая подходящая к изменившемуся моменту ошибка другого подходящего к этому моменту автора, которых и включили в новую резолюцию и стали поминать в новых докладах до тех пор, пока...

Омерзительное состояние, говорит Неврастеник. Сколько времени я потерял на эту идиотскую комиссию. И главное - приходилось поддакивать, делать вид, что все это серьезно. А ты бы отказался, сказал Мазила. А ты почему член Союза, спросил Неврастеник. А ты почему член Комитета по защите кого-то от кого-то? Без этого мне нельзя, сказал Мазила. Ты думаешь, мне можно, спросил Неврастеник. Понятно, сказал Мазила. Двоемыслие, выходит, неизбежно. Выходит, сказал Неврастеник. О каком двоемыслии вы толкуете, сказал Болтун. Никакого двоемыслия нет. Есть нечто совсем иное. Двоемыслие - это от беллетристики прошлого века, когда к человеку еще относились серьезно. Тут другое. Есть стандартные механизмы общества. Одним кажется, что они подчиняются им добровольно, другим кажется, что их вынуждают. Разве все добровольно идут в армию? А почему тут не говорим о двоемыслии? Одни принимают положение как должное, другие - переживают как душевную драму. Неврастеник переживает свою комиссию как человек, привыкший именно к таким реакциям. О своей диссертации он почему-то забыл. А что его объединяет с Претендентом? Теперь ничто. Статью-то в Журнале уже напечатали. Новую он пока не собирается делать. Является для него эта комиссия чем-то принципиальным? Нет. Ни за, ни против. В его личном деле она преходящая неприятная мелочь. Не преувеличивайте! Не возводите свою мелкую психическую неустойчивость по поводу мелких житейских делишек в ранг высокого двоемыслия. Двоемыслие - это звучит слишком театрально. Мы тут все-таки рангом пониже. Мы - в балагане. Притом имейте в виду, что нормальный человек по поводу каждого случая, когда приходится принимать решение, содержит в себе, по крайней мере, две возможности. Реализуется только одна. Остальные возможности так и остаются лишь возможностями. Иногда они получают иллюзорную реализацию. Например, разговоры шепотом с женой в кровати. Любой официально выражаемый склад мыслей предполагает естественным образом в одном и том же человеке возможность другого склада мыслей, по крайней мере частично противоположного официальному. Так что случай с Хряком - не исключение выдающегося ума, а тривиальный пример более или менее нормальной посредственности. Вы же все были в армии и знаете, как меняются люди, становясь начальниками или лишаясь начальственных должностей. Вы знаете, между прочим, чем отличается гениальный писатель от посредственного? Думаете, глубиной и широтой понимания человека? Чушь! Исключительно способностью выдумывать что-то свое и из себя и приписывать это любому человеку. А потом литературные критики действительно замечают это в людях, ибо в людях в потенции есть все, что угодно (поскольку в них нет ничего). Неврастеник заявил, что он с этим категорически несогласен, поскольку такая концепция обедняет человека. Мазила его поддержал и заявил, что такая концепция оправдывает беспринципность. Болтун сказал, что принципиальность есть качество нравственное, привносимое в человека извне как ограничение его социальных потенций. И к данной теме оно никакого отношения не имеет. А насчет обеднения - было бы что обеднять! Вас возмущает ложь в других, но вы боитесь признать ее в себе. Если хотите знать, самую глубокую основу всех мерзостей образует не безнравственность средних и худших представителей рода человеческого, а ущербная нравственность его лучших представителей.

Неврастеник назвал последнюю акцию ибанского начальства глупостью. Даже младенцу было ясно, чем это кончится, сказал он. Ученый с ним не согласился. Это сейчас кажется, что результат акции был очевиден заранее, сказал он. А возьмите те данные, которые имелись до совершения акции, и попробуйте рассчитать с ними наилучший вариант поведения! И Ученый стал рассказывать о том, насколько трудными являются задачи управления обществом и принятия наилучших решений. В заключение он описал радужные перспективы, которые открываются на этот счет в связи с развитием и применением кибернетики. Кибернетике в общественной жизни предстоит сыграть великую роль, поверьте мне, закончил он свою в высшей степени квалифицированную речь. Но его подняли на смех.

Все это вздор, сказал Болтун. Пусть, например, группа А должна выработать линию поведения по отношению к В. Абстрактно говоря, А стремится к наиболее выгодной для себя линии поведения. Но пусть группа А внутренне расчленена и сама состоит из разнородных лиц и групп лиц. Встает вопрос: а кто и как вырабатывает эту линию поведения? Это не научное совещание. Хотя научные совещания теперь могут служить образцом бестолковости, и мое противоставление лишено смысла. Внутри А есть люди, группы людей и организации, которые существуют за счет того, что возникают проблемы взаимоотношения с В. И рассматриваемая задача решается не как ученическая задача на отыскание оптимального варианта поведения, а как элемент в тех задачах, которые решают для себя упомянутые люди, группы и организации. Дело тут не в уме или в отсутствии оного, а в их реальных взаимоотношениях, не имеющих ничего общего с интеллектом. Можно применять машины, находящие наилучший вариант, как предложил Ученый. Но это не меняет положения. Машины обслуживают люди. Материал для машин поставляют люди. Теперь арена, на которой разыгрывается наша задачка, несколько сместится. Все то же самое будет проигрываться в форме отбора и оценки сведений, поступающих в машину, а также в оценке ее результатов и в принятии решений. Возьмите, например, множество лиц, от которых зависит назначение Претендента директором. В это множество входит некто А, который считает Претендента наилучшим кандидатом, некто В, который шепнул Теоретику, что Претендент хитрит, некто С, который пишет на Претендента доносы во все инстанции, и т.д. Спрашивается, умно или глупо, дальновидно или близоруко это множество лиц? Эти понятия применимы лишь к социальной группе как единому целому, как к индивиду. А тут социальной группы нет. Даже в случае группы возможны случаи, когда группа из гениев совершает поступки, достойные идиотов. Чего же вы хотите от множества разнородных лиц, объединяемых волею случая для решения задачи, на которую им наплевать, в которой они не разбираются, о которой они даже не подозревают. Суть дела тут не в том, что не могут принять умное, с нашей точки зрения, решение, а в том, что складывается система социальных отношений, вынуждающая принимать решения, которые кажутся глупыми даже с их собственной точки зрения.