Дочь убийцы - Джонатан Келлерман

Врач проснулась с ощущением всемогущества. Которое ослабло, когда пришло осознание, что она по-прежнему земное существо.

* * *

Блейдс вышла из «Марриотта» в девять пятнадцать утра, выбросила грязную одежду в контейнер для мусора и поехала в Редондо-Бич, в магазин париков, который заметила по дороге в отель. Жизнерадостная полная женщина, хозяйка салона – в нем преобладали розовый цвет и кружева, – одобрительно захихикала, когда Грейс сообщила ей, что хочет изменить внешность, чтобы порадовать бойфренда. А когда покупательница добавила, что деньги не проблема, они стали лучшими подругами.

Доктору требовался товар из категории «дорого», потому что быстрый взгляд на образцы, красовавшиеся на розовых пенопластовых манекенах, не принес ей ничего, кроме разочарования. Почти все парики, даже с ценой, выражавшейся четырехзначными числами, выглядели жесткими и неестественными.

Исключение составляла коллекция из пяти париков, выставленная в высокой запертой витрине позади прилавка. Они могли бы обмануть Грейс даже с близкого расстояния.

Через несколько секунд «привет, я Труди» и «привет, я Синди» уже рассказывали ей о конструкции «самых лучших шедевров, какие только есть на рынке».

Волосы европейской расы, специально отобранные, с естественной шелковистостью, были связаны в крошечные пучки в престижном французском «ателье». Ручное плетение, тканая изнанка, гипоаллергенные накладки в критических «местах скольжения» и естественная линия волос – все это «результат многолетнего опыта и большого таланта, «настоящего Рембранта своего дела».

Грейс примерила два парика с витрины и купила оба: светлый с медовым оттенком, на три дюйма ниже плеч, и черный, на фут короче, с искусно уложенными локонами. Каждый стоил двадцать пять сотен долларов, но она сторговалась с Синди и Труди на тридцать восемь за пару. Затем, сделав вид, что снова обводит взглядом магазин, она указала на ярко-синий парик с прической «паж» у самого входа.

– Не стоит, это дешевка, – сказала Труди.

– Вульгарный, просто для смеха, – прибавила Синди. – Мы держим их для молодежных вечеринок.

Покупательница подмигнула им:

– Тодду иногда нравится вульгарное. Сколько?

– Ага! – Синди захихикала и проверила цену. – Шестьдесят три.

– Вы можете включить его в качестве бонуса?

Продавщицы переглянулись.

– Конечно.

Когда Грейс уходила, нагруженная коробками, Синди сказала ей вслед:

– Тодду очень повезло.

– Можете в нем сфотографироваться, но, поверьте, публиковать эти снимки не стоит. Ха, ха, ха! – рассмеялась Труди.

Следующей остановкой стал маленький салон оптики, где психотерапевт озадачила владельца, спросив оправы с простыми стеклами.

– У нас их всего три или четыре. Мы используем их в качестве образцов, – сказал он.

– Я их беру.

– Они ни для чего не пригодны.

– Это для фильма.

– Какого?

Грейс улыбнулась и прижала палец к губам.

Мужчина улыбнулся ей в ответ.

– Ага, ладно. – Наличные, которые выложила Блейдс, еще больше развеселили его. – Буду рад видеть вас снова. Люблю снимать кино.

* * *

Одиннадцать часов, чудесное калифорнийское утро.

Блейдс отправилась в путь позже, чем планировала, но у нее было вполне достаточно времени, чтобы добраться до места назначения и найти приличное место для ночевки – со сновидениями или без них.

За завтраком она передумала и отказалась от выбранного прежде маршрута. Прибрежное шоссе поможет избежать депрессии. Проезжая по Малибу мимо Ла-Коста-Бич, женщина позволила себе взглянуть на свой дом, борясь с желанием заехать туда, постоять на террасе, послушать океан и очистить перила от помета чаек.

Когда-нибудь она вернется. Будет слушать убаюкивающие звуки прибоя и плыть по волнам одиночества.

* * *

Через полтора часа после начала второй вылазки на север, в районе Санта-Барбары, Грейс почувствовала себя взвинченной. На восточных склонах холмов осталось несколько черных пятен – следы пожара, который случился прошлой весной и уничтожил пару тысяч акров леса, прежде чем сменился ветер. Никто ничего не поджигал – из-под контроля вышел абсолютно легальный костер на туристической стоянке.

В отличие от поджога, убившего семью Маккой.

Их смерть была за гранью добра и зла. Если исключить корыстный мотив, то зачем?

Допустим, Самаэль был одержим идеей избавиться от своей семьи, но тогда почему он убил Лили и оставил в живых Эндрю?

Потом Блейдс вспомнила: не оставил.

Тем не менее такой промежуток времени озадачивал. Десять лет между Лили и Эндрю. Сестра первая… почему она?

Врач вспомнила, как маленькая дрожащая девочка жалась к мальчику, которого знала под именем Тифон. К брату, который был ласков с ней.

В отличие от Сэма, старавшегося держаться отдельно от младших брата и сестры.

Отсутствие привязанности: еще одна характерная черта психопата.

Все трое были вскормлены густой смесью из мании величия и изоляции. Хотя только один из них демонстрировал явную жестокость.

В случае Тифона – как раз наоборот. Грейс видела, что он относился к Лили… с нежностью. И все, что она узнала о мужчине, в которого превратился Тифон… что она видела собственными глазами… свидетельствовало, что он не был хладнокровным убийцей.

Тем не менее его приемные родители умерли необычной смертью.

Доктор Блейдс проехала еще несколько миль, прежде чем до нее дошла любопытная ирония ситуации.

Сыновьям Арундела Роя пришлось ждать усыновления дольше, чем их симпатичной маленькой сестренке, но после переезда в приемные семьи, о которых можно было только мечтать и которые редко предоставлялись социальной службой, они росли, как дети богачей.

Лили же осталась в среде рабочего класса – в лучшем случае.

Грейс снова задумалась об усыновлении мальчиков. Почему ван Кортландты и Уэттеры, семьи достаточно состоятельные, чтобы пользоваться услугами частных фирм, вообще обратились в социальную службу?

Такие люди обычно не выбирают мальчиков подросткового возраста с непростым прошлым.

Психотерапевт ничего не знала о семействе ван Кортландт, но что касается Роджера Уэттера-старшего, то альтруизм ему был нужен, как змее – кружевные трусики. Человек, зарабатывающий обманом бедных людей, вдруг проникся сочувствием к сироте? Невозможно.

С другой стороны, такого человека, как Уэттер-старший, мог поколебать конкретный стимул в виде звонкой монеты. И это совпадало с предположением Уэйна о том, что пресса молчала о Культе Крепости из-за чьих-то связей в высокопоставленных кругах.