Похвала праздности. Скептические эссе - Бертран Рассел

вне всякой связи с тем, влекут ли они за собой пугающие последствия или нет. Во многих случаях поведение, внушающее ужас, и в самом деле вредно; будь это не так, необходимость пересмотра наших моральных стандартов признавалась бы куда более широко. Например, в цивилизованном обществе, само собой, недопустимы убийства; однако в истоках запрета на убийство лежит чистое суеверие. Считалось, что кровь убитого (или, позже, его призрак) требовала отмщения и могла наказать не только виновного, но и любого человека, который проявит к нему доброту. Суеверный характер запрета на убийство проявлялся в том, что очиститься от вины за пролитую кровь можно было с помощью определенных ритуальных церемоний, первоначальной целью которых, по-видимому, было укрыть убийцу, чтобы призрак не узнал его. Такова, по крайней мере, теория сэра Дж. Дж. Фрэзера. Когда мы говорим, что покаянием «смываем» с себя вину, мы используем метафору, связанную с тем, что издавна пятна крови приходилось физически смывать. Такие понятия, как «вина» и «грех», имеют эмоциональную подоплеку, источник которой скрыт в далекой древности. Даже в случае убийства рациональная этика будет рассматривать вопрос иначе: ее занимают профилактика и лечение, как в случае болезни, а не вина, наказание и искупление.

Наша сегодняшняя этика представляет собой любопытную смесь суеверий и рационализма. Убийство считается преступлением издревле, и мы смотрим на него сквозь дымку многотысячелетнего ужаса. Изготовление фальшивых документов – преступление современное, и мы рассматриваем его рационально. Мы наказываем фальсификаторов, но они не кажутся нам странными, чуждыми существами, какими кажутся убийцы. И в практике социального взаимодействия мы по-прежнему считаем – каких бы мнений ни придерживались в теории, – что добродетель состоит не в делах, а в недеянии. Человек, который воздерживается от неких действий, обозначенных как «грех», – добродетелен, даже если никогда не делает ничего для улучшения благосостояния других. Это, конечно, противоречит этическому посылу Евангелий, ведь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» – заповедь со знаком плюс. Но во всех христианских сообществах люди, соблюдающие эту заповедь, подвергаются преследованиям – как минимум страдают от нищеты, нередко оказываются в тюрьме, а иногда и расплачиваются жизнью. Мир полон несправедливости, но те, в чьей власти раздавать поощрения и наказания, извлекают из несправедливости выгоду. Поощрения достаются тем, кто изобретает хитроумные оправдания неравенству, наказания – тем, кто пытается его устранить. Я не знаю ни одной страны, где человек, искренне любящий своего ближнего, сумел бы долго избегать поношений. В Париже, незадолго до начала войны, был убит Жан Жорес, лучший гражданин Франции; убийцу оправдали на том основании, что он послужил общественному благу. Этот случай был особенно трагичен, но подобное случается повсюду.

Те, кто защищает традиционную мораль, иногда признают, что она несовершенна, однако настаивают, что любая критика приведет к разрушению всей системы нравственности целиком. Но это случится лишь в том случае, если критика основана на пустом стремлении к сиюминутному удовольствию и не имеет положительной и конструктивной составляющей. Возвращаясь к Бентаму: он утверждал, что в основе морали должен лежать принцип «наибольшего счастья наибольшего числа людей». Человеку, который действует по этому принципу, предстоит гораздо более тяжелая жизнь, чем тому, кто просто соблюдает общепринятые предписания. Он неизбежно сделается защитником угнетенных и этим навлечет на себя неудовольствие сильных мира сего. Он будет во всеуслышание объявлять то, что власть имущие желают скрыть; будет отрицать ложь, выдуманную, чтобы охладить сочувствие к тем, кто в нем нуждается. Такой образ жизни не приведет к разрушению подлинной нравственности. Официальная мораль всегда была деспотичной и отрицательной: она говорила «не делай того и этого» и не интересовалась последствиями действий, не запрещенных этим кодексом. Все великие мистики и религиозные учители протестовали против такой морали напрасно: их последователи проигнорировали их самые однозначные высказывания. И потому кажется маловероятным, чтобы их методами можно было достигнуть масштабных успехов.

По моему мнению, куда большие надежды внушает развитие науки и рационального мышления. Постепенно люди придут к осознанию того, что миропорядок, при котором общественные институты опираются на ненависть и несправедливость, едва ли может стать источником счастья. Недавняя война кое-кому преподала этот урок – и преподала бы его еще многим, если бы в ней не победил никто. Нам нужна мораль, основанная на любви к жизни, на удовольствии от роста и положительных достижений, а не на подавлении и запретах. Человека следует считать «хорошим», если он весел, общителен, щедр и радуется счастью других; при таком раскладе мелким слабостям не следует придавать большого значения. Но к тем, кто наживает состояние жестокостью и эксплуатацией, следует относиться так, как мы сегодня относимся к так называемым «аморальным» людям; и относиться так следует даже в том случае, если они регулярно ходят в церковь и отдают часть своих неправедно нажитых богатств на общественные нужды. Чтобы добиться такого положения дел, абсолютно необходимо нормализовать рациональное отношение к этическим вопросам, заменив им смесь суеверий и тирании, которая по-прежнему сходит за «добродетель» в глазах важных персон. Сегодня мало верят в силу разума, но я упорно остаюсь рационалистом. Она, быть может, невелика, но постоянна и всегда работает в одном направлении, в то время как силы неразумности изничтожают друг друга в тщетной борьбе. Таким образом, каждая оргия неразумности в итоге укрепляет сторонников разума и сызнова показывает, что они – единственные истинные друзья человечества.

Глава X

Рецидив пуританства

Во время войны власти предержащие всех государств обнаружили, что сотрудничество населения приходится покупать неожиданными уступками. Рабочему классу стали выплачивать прожиточный минимум, индусам объявили, что они люди и братья, женщинам дали право голоса, а молодежи разрешили наслаждаться теми невинными удовольствиями, которых старики во имя нравственности вечно желают их лишить. Когда же война была выиграна, победители принялись отбирать у своих орудий временно дарованные преимущества. Удар по рабочим нанесли после забастовок угольщиков в 1921 и 1926 годах; индусов поставили на место несколькими жесткими решениями; женщин, хоть снова лишить их права голоса было уже невозможно, стали снимать с должностей при вступлении в брак, несмотря на парламентский акт, гласивший, что так делать не следует. Все это вопросы «политические» – иными словами, в Англии существуют организованные группы избирателей, которые представляют интересы соответствующих классов, а в Индии – организованные группы сопротивления. Однако нет организованной группы, представляющей точку зрения тех, кто считает, что мужчинам и женщинам нужно дать свободу наслаждаться удовольствиями, которые не приносят вреда другим людям. Поэтому пуритане не встретили серьезного сопротивления, и их тирания не рассматривается как обращение к политическим вопросам.

Пуританина можно описать как человека, который считает, что определенные действия, даже если