Горькая полынь моей памяти - Наталия Романова

  – Не пользовалась.

 – Файзулина Серафима Дамировна? Ты не воспользовалась? А кто?

  – Закон! Сказали – так положено, по-другому нельзя!

  – Эля, нельзя быть настолько глупой! Или слишком умной? Не удалось повесить на меня одного ребёнка, решила другого? Чего ты добивалась? На что рассчитываешь? Алименты? Наследство? Имущество? Что тебе нужно, Эля?

  – Ни на что! Ничего не надо от тебя!

  – Тогда. Почему. Серафима. Дамировна. Файзулина!? Ты могла появиться до родов, могла решить по-другому, но нет, ты записала своего ребёнка на меня. Своего. На меня. Почему?

  – Невозможно по-другому!

  – Всё возможно, Эля! – Дамир подскочил, машинально разыскивая сигареты в карманах джинсов. Он специально не носил с собой пачку, не курил уже давно, лишь иногда, и то дома. Сейчас нещадно хотелось курить и размозжить себе голову. Или Эле.

  Эля. Эля. Эля… Эля!

  Почему он не продумал подобного? Почему ему в голову не пришло, что она может родить и преподнести ему «подарок» в виде чужого ребёнка, записанного на его имя? Как вообще можно было родить в течение года после всего, что произошло?..

  Слишком продуманная? Отчаянно глупая? Невероятная, абсурдная, ненормальная! Безумная!

  – Мне сказали – нельзя, – Эля отступала к двери, мужчина мгновенно перекрыл проход, загораживая дверной проём. Горечь затопила лёгкие, заставила слезиться глаза, наполнила всё существо Дамира отчаянием, иррациональным страхом потери. Ненужным, невыносимым страхом. Отчаянием.

  – Ты могла обратиться ко мне, мы бы решили этот вопрос, – твёрдо произнёс Дамир, совсем не уверенный в том, что в то время он мог решать хоть что-нибудь. Что появись перед ним Эля, он смог бы хоть сколько-нибудь адекватно отреагировать на её появление. Он и сейчас далёк от понятия «адекватность».

  – Не могла.

  – Почему?

  – Не могла! – Эля почти рыдала, Дамир вскипал всё сильнее и сильнее.

  – ПО-ЧЕ-МУ?! Эля, почему? Почему ты ушла? Почему Тим – не мой? Почему ты молчала о патологии? Почему ты вообще, чёрт возьми, рожала его? Зачем ты прошла через…

  У Дамира закончились слова, мысли. Огромный пузырь взорвался внутри него. Сфокусировав взгляд, он увидел свои трясущиеся пальцы с коротко подстриженными, аккуратными ногтями. Какое имеют значение ногти? Эля работает мастером маникюра…

  Эля. Эля. Эля… Эля!

  Звук рингтона разрезал повисшую, густую, маслянистую тишину, удушливую и горькую.

  Алия Долматова. Лали. Как давно это было. Кажется, несколько жизней назад. Зачем она звонит? Что ей понадобилось? Сейчас? Всевышний, кто такая Лали? Кто эта женщина для Дамира, когда единственное, что имеет значение – это отчаянная горечь, разливающаяся во всём теле, убивающая, уничтожающая клетку за клеткой. Снова. И снова.

  Он скинул вызов, и ещё раз скинул, пока не поднёс в раздражении трубку к уху, с требовательным: «Да?!»

  – Ты не вовремя, Лали, – прорычал он в трубку, не сводя глаз со ставшей бледной, как полотно, Эли.

– Прости, – быстро ответили с той стороны. – Прости! Здесь Алсу, я не знаю, что мне делать. Боюсь звонить твоему отцу, боюсь, что он приедет, что взломает дверь, ведь эта квартира – собственность Файзулиных! Что мне делать, Дамир?!

   – Лали? – он ничего не понял из сбивчивой, почти истеричной речи Алии. – Где Алсу? Что с ней?

  – Она у меня. У меня дома. В служебной квартире…

  – Я понял, в какой квартире, – речь шла о квартире, предоставленной Алии Долматовой компанией Файзулина-старшего. – Что там делает Алсу?

  – Не могу точно сказать. Понимаешь, она приехала три часа назад, какая-то взвинченная, нервная, сама не своя. Я, естественно, пустила. Она закрылась в комнате и не выходит. Я боюсь, Дамир! Ей шестнадцать лет, мало ли что у неё на уме?! Потом приезжал Назар, искал Алсу, сказал, что это срочно. Я ответила, что не видела её с прошлого совместного праздника. Звонил твой отец, и ему я солгала, сказала, что меня нет дома, что не видела Алсу. А она не выходит из комнаты! Что мне делать? Что делать, если твой отец приедет с ключами?

  – Она что-нибудь говорит? – этого ещё не хватало. Только не сейчас.

  Алсу и близко не была так покладиста, как Карима. Воспитание в жёстких рамках Арслана Файзулина встречало протест в душе юной бунтарки, но всё же она всегда придерживалась семейных норм поведения. Мама лишь изредка сетовала на излишнюю самостоятельность Алсу, что, дескать, она в её возрасте, а уж тем более Карима, не вели себя так непристойно. При этом Дамир не ожидал проблем с младшей сестрой, тем более того, что решать их придётся ему.

  С другой стороны, кому? Очевидно, от отца дочь прячется, причём у постороннего человека. Шайтаны! Как не вовремя! Почему сейчас?! Алсу, девочка, неужели ты не могла совершить свой маленький бунт в другое время?

  Дамир коротко выдохнул:

  – Я в аэропорт. Если всё сложится, ночью буду у тебя. Продержитесь.

  Если выплеск Алсу окажется глупым детским капризом, то он лично выпорет ей задницу, со всем пристрастием!

  – Слушай меня внимательно, – выдавил из себя Дамир, смотря на бледную, почти зелёную Элю.

  Было ли ему жалко девушку? Да, шайтаны её раздери, было! Вопреки всему и вся. Жалко. Невыносимо хотелось рвануть на себя это глупое, бесящее его создание и заставить думать, заставить любить, заставить поверить.

  Стал бы Дамир Файзулин это делать? Нет.

  – Слушай, – повторил он. – Сейчас я уеду, вернусь, возможно, завтра, возможно, послезавтра. Документы будут у меня, – он показал взглядом на паспорт Эли и свидетельство о рождении Серафимы. – Квартиру закрою на сигнализацию. Откроешь дверь – приедет наряд полиции. Попытаешься выбраться – приедет наряд. Придумаешь, что я захватил вас с Серафимой в заложники, что ты домработница, случайно забывшая ключи, – всё, что угодно – будешь иметь дело с полицией. Уверен, им будет небезынтересно получить лишние звёздочки и премию за раскрытие преступления пятилетней давности – воровства денежных средств с пенсионной карточки старухи, в сумме сто двадцать восемь тысяч рублей. Ты хорошо поняла меня, Эля? – она молчала, пугая васильковыми всполохами. – Хорошо поняла?

  – Да, – наконец, выдавила из себя Эля… – Я поняла, – что опровергало сомнения, если они и были, что именно она украла карточку эби.

  – Умница. А если всё-таки сумеешь убежать, поверь, я найду и сделаю всё, чтобы забрать у тебя Серафиму.

  – Она не твоя дочь!

  – А чья? Андрея Геннадьевича?

  – Да!

  – Надо же, а документы говорят обратное… Семейный кодекс, – он усмехнулся, умирая внутри сто раз. Тысячу, миллион, и все разы без права на снисхождение.